Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

Дави возвращается к офорту.

— Как вы думаете, что это за «сон Разума»? — спрашивает он испытующе. — И связан ли он как-то с «культом Разума», существовавшим в ту же самую эпоху по другую сторону Пиреней?

Голгофский задумывается. Вопрос любопытен.

На первый взгляд, этим офортом Гойя как бы приносит в храме Разума свою почтительную жертву: мол, как только Разум засыпает, начинается всякая чертовщина. Просыпаются предрассудки, поднимает голову церковная инквизиция и так далее. Но такое прочтение офорта теперь представляется плоским и пресным. Голгофский вглядывается в изображение внимательней.

«Разум», метафорически представленный — в полном соответствии с мезоамериканской и гностической традициями — неким летучим сонмом, вовсе не спит. Нет, он, насколько можно судить, полностью активен. Спит человек.

А где обещанные монстры? Мы видим вполне невинных насекомых, птичек, даже лежащую на полу рысь.

— Таковы ли чудовища эпохи Марата и Робеспьера? — смеется Дави. — Да полно… Подумайте над этим — и приходите завтра, мой друг. Меня связывает обязательство хранить тайну, но если вы сумеете догадаться, в чем тут дело, я смогу говорить с вами откровенно.

— А вы не можете сами сказать?

Дави отрицательно качает головой.

— Я могу обсуждать этот вопрос только с теми, кто уже посвящен в него. Способны ли вы посвятить себя сами? Возможно, тогда я покажу вам один любопытный отрывок из средневековой рукописи, напечатанный в книге восемнадцатого века. Но для этого вы должны сами понять секрет. Только в этом случае я не нарушу своих обязательств…

По дороге в гостиницу Голгофский замечает за собой слежку — но не придает ей особого значения. Ему не до этого — он балансирует на краю грандиозной догадки. Когда он входит в свой номер, догадка эта превращается в уверенность.

Голгофский находит телефон Солкинда и звонит египтологу. В Москве уже ночь, но тот еще не спит.

Они обмениваются любезностями; Голгофский спрашивает, как продвигаются работы. Солкинд в хорошем настроении: течь в крыше погребальной камеры заделали; в комнату с утварью вчера спустили новенький «Харлей», на котором ученый будет гонять по просторам вечности.

— Вы достаточно молоды, — говорит Солкинд, — у вас есть еще время подготовиться к неизбежному. Я готов помочь вам советом и делом. Не тяните, друг мой, жизнь человека хрупка и непредсказуема.

Голгофский обещает подумать и просит разрешения задать вопрос.

— Я весь внимание, — говорит Солкинд.

— Помните, вы рассказывали про магический жезл, работающий на энергии «ка»?

— Помню, — отвечает Солкинд, — и что?

— Скажите, а египетские жрецы осуществляли свои процедуры с подобными жезлами в бодрствующем состоянии? Или, может быть, в каком-то подобии транса? Или сна?

— Отличный вопрос, — смеется Солкинд. — Вы попали в десятку. Самые сложные из своих процедур египетские маги осуществляли не вполне наяву. Но и не просто во сне. Они действовали в особом состоянии, которое сегодня называют «lucid dream». Или «осознанное сновидение».

— Откуда это вам известно? — спрашивает Голгофский.

— Сохранилось много папирусов и надписей. У египтян, например, существовала особая техника проводов умершего, когда жрец ложился спать в одной камере со свежезапечатанным саркофагом. Естественно, он не просто спал, а входил в lucid dream. И только после того, как дух усопшего удавалось направить в нужную сторону, жрец уходил и гробницу закрывали…

— Насколько подобное было распространено? — спрашивает Голгофский.

— Это было самым обычным делом, — отвечает Солкинд. — Сон считался особым коммуникационным пространством, где можно напрямую общаться с богами. Для этого существовали специальные «спальные катакомбы» при храмах. Можно было даже пригласить божество вселиться в спящего мага. Сон, особенно контролируемый, служил как бы трамплином к высшим уровням магии.

— Значит, — говорит Голгофский, — «Поля времени» тоже…

— Да-да, все магические инкрустации ноосферы, до сих пор доступные восприятию на Синае, были оставлены магами и жрецами, действовавшими в особом сноподобном трансе. На этот счет никаких сомнений. Другое дело, что сегодня мы уже не можем точно установить, стояла за этим какая-то фармакология или нет…

Распрощавшись с египтологом, Голгофский думает всю ночь. После разговора с Солкиндом у него практически нет сомнений, что «сон Разума», который так пронзительно и точно изобразил Гойя, относился к тому же классу оккультно-магических процедур, что и египетские практики. Он садится за крохотный столик в гостиничном номере и, по французскому обычаю, начинает писать на салфетках.