— А где владелец? — спрашивает Голгофский.
Один из узбеков кивает на дыру.
Голгофский надевает пластмассовую каску и спускается в шахту. Перед ним бетонный тоннель, освещенный шахтерскими лампами. По тоннелю бегают рабочие. Тоннель ведет в большую подземную камеру. От нее отходит коридор в другую, оттуда Голгофский попадает в третью — и ахает.
Подземное помещение уже завершено и пахнет подсыхающей краской. На стенах фрески: неизвестные Голгофскому боги, самый главный из которых почему-то украшен угловатыми рогами в виде человеческих рук, поднятых как при сдаче в плен. Очень красив синий потолок в золотых звездах — он действительно похож на ночное небо. К сожалению, небо уже подтекает, и капли звякают о дно стоящего в углу тазика.
На бетонном полу — открытый саркофаг из красного гранита. Рядом обычный офисный стол с ноутбуком. За столом сидит лысоватый человек с мушкетерской бородкой и задумчиво смотрит на экран.
Голгофский понимает, что перед ним прославленный египтолог, вежливо приветствует его и представляется. Солкинд ничуть не удивлен визитом: к нему на дачу нередко наведываются самые разные гости. Он читал труд Голгофского о российском масонстве и высоко его ценит.
— Рад встрече…
Голгофский интересуется, что это за подземный бункер.
— В наш материалистический век люди совсем не думают о душе, — отвечает Солкинд. — А ее бессмертие теснейшим образом связано с сохранностью физического тела, для чего нужна соответствующая инфраструктура… Люди знали это всегда, но в последние две тысячи лет стали забывать. Что привело вас в мои катакомбы?
Голгофский решается чуть приврать.
— Знаете, — говорит он, — я недавно был в Египте, на Синае. И как-то ранним утром у меня было странное переживание — как будто мне показали во сне огромные темные страницы с редкими пятнышками текста. Страниц очень много, и они повествуют о древности…
— Так, — говорит Солкинд, — это мне знакомо. А почему вы обращаетесь именно ко мне?
— Я дружен с Ириной Изюминой, — отвечает Голгофский, — и она рассказала о таком же точно переживании у нее. Она назвала его «Полями времени». Вы с ней это обсуждали, по ее словам.
— Ирочка… Да-да, я ее помню. Был хорошо знаком с ее папой. Почти убедил его задуматься о главном. Но он сказал, что не потянет гробницу — начальство решит, что он строит личный атомный бункер, а генералу такое не положено. И еще он не верил, что в условиях России возможна качественная мумификация. Все время надо мной смеялся — мол, кто тебе здесь нормально сделает… Даже Ленина раз в год достают из формалина, чтобы снять плесень. А мумию ведь не формалинят, ее закатывают в нечто вроде асфальта. Асфальт у нас каждую зиму меняют два раза. Говорит, будут тебя каждую зиму два раза откапывать, чтобы асфальт поменять, а как деньги на счету кончатся, забросят… Шутил, но в сущности выходит похоже. Эти бедняги даже свод не могут выложить, чтобы не протекал.
Солкинд вздыхает. Кажется, у него испортилось настроение.
— Великолепный саркофаг, — говорит Голгофский.
Солкинд улыбается.
— Вы находите? Асуанский гранит. Было очень трудно организовать, но мы смогли. Так чем я могу быть вам полезен, коллега?
— Я хотел поговорить о «Полях времени». Ирина сказала, что вы назвали этот феномен архаической татуировкой ноосферы. Мне стало любопытно. Неужели это правда?
Солкинд снимает очки и тщательно протирает их.
— Хочу вас сразу предупредить, что речь идет о вещах, не являющихся научным знанием в строгом смысле. Я не могу официально обсуждать их в своем профессорском качестве.
Голгофский объясняет, что интересуется вопросом как частное лицо и обещает не ссылаться на Солкинда без его согласия. В конце концов, говорит он, два историка могут обсуждать подобные вопросы конфиденциально. Солкинд соглашается.
— В переживании этом нет ничего особенного, — говорит он. — Оно открыто для любого внимательного человека. Аналогия с татуировкой здесь самая точная, хотя хромает и она — потому что татуируется не кожа, а ум, или коллективная память.
— А чей это ум? — спрашивает Голгофский.
Солкинд разводит руками.
— Чей это ум, рассуждать бессмысленно. Можно подставить любое другое выражение наподобие «мировой души», «небесного свода» — или даже употребить имя какой-нибудь древней богини. Можно вспомнить про «астральный план», хотя лично мне не очень понятно, что это такое. Но факт остается фактом — подобным образом создается своего рода запись в коллективном бессознательном. Или в коллективном сознательном — это уж как данному конкретному коллективу повезет… По-научному я назвал бы этот феномен ноосферным импринтом.
Читать дальше