Алексей Баев - Введение в человечность [СИ]

— Пролетел?

— Ага… Новый год в офисе встречали заранее, на следующий день надо было еще разок выйти, дела закончить, а я так нажрался, что про работу и про то, где нахожусь, вообще напрочь забыл. Шеф тоже порядком выпил, начал наших барышень кадрить на предмет интима, а я там на одну сику глаз положил… Короче, заступился… Надавал этому козлу по мордасям, а фамилию спросить забыл… На следующий день приползаю, а начальник отдела мне щурится и подленько так говорит: «Ты, Ферзиков, помнишь, как вчера Моторина испацифиздил?» Моторин — это шеф наш, Александр Иванович. А я ни в зуб ногой… Провал в памяти, как будто и не было вчерашнего вечера. «Не-а, — говорю. — Это, Ильич, не прикол? Только честно…» «Ты, — отвечает, — сам к нему зайди и посмотри. А лучше сразу заявление черкни, он тебя все равно вышвырнет». Э-эх…

— Слушай, Вась, а при чем здесь точка кипения? — не понял я. — Ну, избил начальника. Бывает с некоторыми. Это ж не повод к увольнению!

— Еще какой повод! — рассмеялся Ферзиков. — Молод ты еще, Агамемнон, многого в жизни не понимаешь. Но дело не в этом. Моторин, как я к нему с заявой вошел, только рассмеялся. Встал, похлопал меня по плечу и сказал, чтобы я вчерашний инцидент в голове не держал и шел отчет писать. Он, мол, все понимает. Ох, я тебе скажу, и рожа у него была. Сплошной синий иней. А настроение ничего, бодренькое. Наверное, уже опохмелился. У меня тогда с души камень упал, я подумал, что все в порядке. Заявление тихонечко скомкал и решил в ведро при выходе выбросить. Уже повернулся, чтобы выйти, а эта сволочь мне знаешь что говорит?

— Что? — у меня аж усы от волнения задергались.

— А то: «Василий, я Светку-то, за которую ты вчера по пьяни заступался, все равно трахну. Из спортивного интереса. Она единственной целкой на нашей фабрике пьяных грез осталась». И тут я все вспомнил. Словно осенило… Вот и подошли мы к твоей точке кипения. В общем, отпустил я дверную ручку, повернулся к Моторину, медленно поднял тяжелый стул и со всей дури этому козлу по маковке шарахнул. Он на пол свалился, за чайник свой держится и орет: «Ферзиков, мать твою, заявление на стол, быстро!» Я спокойненько бумажку свою мятую развернул, аккуратно поверх договоров положил, смачно плюнул ему в харю и вышел. Часок в конторе прокантовался, со Светкой перетрещал на известную тему. Ждал, пока мне расчет выплатят и трудовую оформят. Потом деньгу с документами взял и, как ты теперь понимаешь, из виноторговой компании навсегда за дверь вышел. Вот такая, братан, история… А Светка ему не дала. Она в тот же день уволилась. Поверила мне. Она ж прямо со школьной скамьи к ним, сопля еще совсем…

Я только усами качал. Вот так страсти бушуют в человеческих головах, а я всегда думал, что если люди такие большие, то их пробить чем-нибудь очень трудно. Видать, зверски ошибся.

— Да, — говорю сочувственно, — влип ты в непищевую органику, парень, по самые усы. С Нового года уж больше двух недель прошло. Чем собирался заниматься-то? Работу, похоже, не ищешь.

— Не-а, не ищу, — честно признался Ферзиков и весело улыбнулся. — Но точно знаю, что в эти гнилые продажные конторы больше ни ногой. На станцию позвонить надо, может, обратно возьмут. Не охота, честно говоря, возвращаться. Машина-то у меня каюкнулась еще полгода назад. Я, дурак, продал ее на запчасти за три копейки. Эх, отремонтировал бы… Ведь и деньги тогда были…

— Не расстраивайся, — попытался я его успокоить, — заработаем, новую купишь. Мне, например, БМВ нравятся, расшифровываются правильно знаешь как? Бегун Может Все… Все к лучшему. Со мной познакомился, значит жизнь налаживается… И из трущобы этой переедешь. Честно говоря, хреноватая квартирка. Сырая очень.

— Дерьмовая, — согласился Вася, — и та не моя. Моя здесь только эта комната. От тетки в наследство досталась. Продать ее невозможно, полуподвал ничего не стоит, вот и приходится жить. Хорошо хоть с соседями повезло. Матвеевна по стране мотается, у нее дети и внуки где только не живут. Еремеевы целыми днями на работе, а как приходят, пожрать и баиньки. Устают. У них ларьки с пельменями по всему городу раскиданы. Старик Алексеич в больнице по полгода лежит. Так что я практически единственный реальный жилец этой халупы. А чего, все удобства на месте! Еще бы жрачка сама в холодильнике росла, вообще кайф.

— Слушай, Василий, — сказал я, — а сколько тебе лет?

— Мне? Тридцатник скоро. А что?

— Ничего. Старый ты уже. Мы столько не живем.

Ферзиков рассмеялся: