Анна Матвеева - Птичий рынок

Черепаховый окрас Гюго распределялся по тушке равномерно: задняя половина туловища – черная, середка – рыжая, голова тоже черная. Ее венчал белый хохолок, придававший виду свинки боевитости и задиристости.

Когда Гюго исполнился год, моя сестра притащила домой серого котенка. Его вместе с белым братиком кто-то оставил в коробке на лестничной площадке, не без оснований рассчитывая на человеческую сентиментальность. Белый в руки не дался и убежал, а серый отважился переступить порог квартиры. Со свалявшейся шерсткой и с торчащими ушками, с жалобным выражением на мордочке, он был рожден ловить симпатии. Котенок забавно лакал молоко и носился по ковру. Обычно так и начинаются мелодраматические истории о домашних любимцах. Этому комочку счастья, обреченному на несчастья и страдания, мы спасли жизнь, а затем благодарный милый сорванец целых семнадцать лет радовал нас и сплачивал всю семью…

Такие сценарии раздражали меня слащавостью. Я давно научился различать в кошках неблагонадежных существ с гонором и претензией на исключительность. Неблагонадежные существа быстро осознавали, что их наделяют статусом, близким к божественному, и без тени сомнения пользовались свалившимися на них привилегиями.

Этот котенок моментально смекнул что к чему и научился извлекать выгоды из своего положения. Он спал днем и разгуливал ночью, он мешал читать и смотреть телевизор, он нахально и недвусмысленно требовал тепла и ласки. Гюго при встрече с ним осторожно приближалась к неопознанному объекту и вытягивала мордочку, изучая исходящие от него запахи. Котенок, сам размером немногим больше свинки, угрожающе поднимал лапу с выставленными когтями и всем видом показывал готовность пустить их в ход.

Сестра убеждала меня, что ее протеже не проявит агрессию. В Сети, мол, есть статьи о кошачьей психологии, где говорится, будто эти милые пушистые комочки счастья якобы воспринимают других домашних животных как членов семьи и не причиняют им вреда. Я лишь хмыкал и морщился, потому что доверял статьям из интернета столько же, сколько и котам. Если эти избалованные хвостатые интриганы до поры и сдерживают свои охотничьи амбиции, то лишь по причине малодушия: они боятся навлечь на себя хозяйский гнев и потому обозначают внешнее согласие с символическими границами. При первом же удобном случае границы эти будут попраны.

Вскоре после пополнения нашего семейства мы все-таки сообразили отнести котенка к ветеринару. Он же с улицы, мало ли что.

Ветеринар обнаружил у серого лишай и порекомендовал его усыпить.

Гюго избежала лишая, как и я, а вот сестра не убереглась.

Мы поинтересовались у ветеринара, нет ли нужды стерилизовать морскую свинку, раз мы все равно не собираемся заводить ей пару.

– Мы за такое не возьмемся, – открестился ветеринар. – Удаление матки у свинки – это филигранная работа, велик риск, что животное умрет во время операции. И с наркозом тяжело рассчитать, и сама матка крохотная. Этим занимаются штучные специалисты по стране, и дерут они порядочно. И даже они вам гарантии не предоставят.

Издалека представлялось, что глаза у Гюго черные, без полутонов и переходов. При пристальном же рассмотрении за черной оболочкой различались контуры радужки и зрачка.

Если свинка чего-то боялась или тревожилась, взгляд ее метался, словно вычисляя степень угрозы. Чаще всего же в глазах Гюго читались бдительность и сосредоточенность. Она лежала в своей клетке и оценивающе наблюдала за происходящим в комнате, вслушиваясь в самые незначительные из звуков. Свинка не реагировала на громкий разговор или на шум телевизора, зато вздрагивала от скрипа шкафной дверцы или от падения карандаша и урчанием обозначала недовольство. Животные моментально фиксируют нарушения в будничном круговороте вещей и тяжело переносят новшества.

За все годы я считаное число раз видел, как Гюго смыкала веки для дремы или сна. Малейший шорох настораживал ее, а застать ее спящей крепко мне не удавалось. Даже пробуждаясь посредине ночи, я аккуратно направлял в ее сторону свет от экрана телефона и обнаруживал чуткое существо смотрящим на меня. Когда я задерживался со сном из-за компьютера или книги, чувствовал вину перед свинкой за то, что крал ночное время и у нее. Кто знает, осуждала ли она меня в те моменты? Мучилась ли от собственной слабости и беззащитности? Испытывала ли тоску за отсутствие у себя голоса, который мог бы поставить меня на место?