Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

– А и здрассте, – ответилось.

– А и до вас я… по делу.

– А и мы… гостей – по чину. Проходите в передний угол. Садитесь – не запнитесь. Слушать станем – не оторвёмся.

– Некогда мне, Гаврила Ипатыч, в угол твой забиваться, – отказалась Алефа. – Недосуг мне скамейки твои подолом протирать. Досуг торги торговать…

Говорит Сигариха складно, а сама туда-сюда бесстыжими глазами – только зырк, зырк.

– Потеряли кого в нашем дворе? – забеспокоился хозяин.

– Потерять не потеряла, а ищу, да не вижу, – не стала красавица барыня перед Гаврилою финтюлить. – Дочка твоя Настёна далеко ли забежала?

– А и далеко, да близко, – отвечает ей Красик, – потому как воля её завсегда в моих руках. Так о чём же Алевтина Захарьевна Настёну мою спросить желает?

– Желаю знать, не пойдёт ли она ко мне горнишной? – заказала барыня Красику тяжёлый вопрос да сверх того ещё и нелёгкую задачу задала: – Не так, не подённо, как прочие, а безвыходно: с днёвкою и ночёвкою?

Не надо быть Гавриле семи пядей во лбу, чтобы сообразить: потребна Сигарихе Настёна, как собаке репей. А завела красавица вдова разговор этот касательно одного лишь только Демьяна Стеблова. Оттого-то и настроился было Красик дать сумасбродной бабёнке решительный отказ. Однако рубить маленько погодил, пожелал получше приноровиться-послушать, какой ещё урок приготовила ему Алевтина Захарьевна. Сигариха же, приметив, что подговорщик её не больно-то рвёт постромки услужить её капризу, маленько подхлестнула нерадивого:

– Самолучшие наряды твоей Настёне заведу. Столоваться со мною будет с одной скатёрки…

– Да на кой лад собаке сват? Наря-ады чужие, скатё-орки, – осмелился Красик передразнить Алефу. – Наша Фрося и ватолу [36] Ватола – самый грубый холст. снося, а наш Федот и каблук сожрёт…

Но красавица барыня уже закусила удила:

– Ещё бы стала я да понедельно в твой карман, Гаврила Ипатыч, по червонцу класть.

Вот тут и подумалось Красику, что Демьяну Стеблову до исполнения уговора потребуется ещё никак не менее полугода. А то и целый год. Чего тогда Настёне зря время терять? Можно и послужить. И семье пойдёт на пользу, и себе самой – на приданое.

Алевтина ж Захарьевна стоит-подстёгивает.

– С полмесячной, – сулится, – доплатою по четвертаку радужной [37] Радужная – сотенная бумажка. .

Да за такую-то за деньгу любой на селе хозяин не одну дочь в услужение, а и семью всю и себя в придачу б отдал…

Но Сигарихе нужна была только Настёна.

Вот и пустила красавица барыня Демьянову невесту безвыходно бродить по безлюдным, бесконечным закутам своего страшного дома.

Гаврила же Красик, при горячем с кузнецом разговоре, заявил так:

– Чо ты ерепенисся, чо? Будешь тут распоряжаться, вовсе Настёну не увидишь. А то ещё не поймал, а уже обдирает… Ишь! Ты её, Настёну-то, сумей сперва под венец поставить, потом выгинайся передо мною. А покуда я хозяин! Послушайся я тебя, забери её от Алефы, разве ты мне убыток покроешь? А ить деньга такая, сам понимаешь, на дороге не валяется. Давай-ка так договоримся: я тебя счас низко попрошу, а ты, сделай милость, потерпи. Не век Алевтине Захарьевне дурить. Придёт срок – упадёт листок; нечего его обрывать. И не вздумай мне вызволять Настёну силою! Не дам тогда вам своего благословения. Так и знай! И хватит. И на этом точка.

Ну? А вы? Что бы вы стали делать на Демьяновом месте? То-то и оно! Выходит-получается: кого просить, от того и сносить.

Демьяну, однако же, от терпения такого жить стало невмоготу. Ещё и злые которые смеются над ним:

– Увели невесту из-под носа? Гляди, кузнец, как бы Сигариха, на золотой-то лодочке, Настёну твою совсем бы куда на сторону не сплавила…

Сигариху и в самом деле с каждым новым Демьяновым отказом черти всё больше распаляют. Да и понять её можно: время идёт, деньги плывут, а удовольствия ни на мизинчик.

Крепится Демьян, терпит: селяне ждут, что будет дальше; Настёна надеется: опомнится красавица барыня. Только Сигариха вроде бы даже потешается: с каждым месяцем всё набавляет плату. Красик богатеет и жаднеет; подумывает в недобрые минуты: как бы это случилось так, чтобы Демьян поставил хату, а она взяла бы да и сгорела…

Вот она – деньга! Самая страшная на земле колдунья. В кого только она не перекидывает человека! Ей только дозволь над собой командовать…

Понял такое дело кузнец и забоялся, что невесте его никогда не бывать его женою. Никакого другого выхода не получилось у Демьяна из предоставленного Алефою житья, как только взять грех на душу: дозволить своему топору выдать красавице барыне окончательное решение.