Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Покуда Красиха вздевала пимы да одёвку на плечи кидала, тройка у ворот осадила бег. А пока она с крыльца кряхтела да оградой семенила, бешеным вихрем гривастую унесло в уходящую ночь.

Но со спины Красиха всё-таки успела разглядеть на козлах того самого мужичка, который пособлял сооружать Сигарихин дом. В санях его просторных сидела чёрная барыня.

Однако же самым главным удивлением для Красихи представилось то, что на щербатом сугробе у ворот рядком лежали беспамятные Настёна и Демьян…

Радость была большая, особенно когда люди узнали об Алефиной смерти.

На том, быть может, вся эта история и притихла б, и забылась, и всё. Только близкими днями вдруг да застонал Сигарихин дом, морозной жутью загулял по роще берёзовой нестерпимый вой.

Разве на такую беду уши заткнёшь?

Ребятишки, побывавшие там, домой принеслись вконец перепуганными. И яровским, и раздолинским мужикам пришлось подниматься да идти добывать разгадку. На месте поняли, что муторная тягота исходит из каменного каземата.

Никакими подкопами, никакими ломами кирпичную кладку взять не могли. Пришлось сверху пробиваться, половицы дубовые срывать да раскатывать двухслойное листвяковое перекрытие.

И что оказалось?

Оказалось, что по глухим каменным клетям порассажены бывшие Сигарихины любимцы. Все как есть. Но поведать о том, как они очутились да что делали тут, никто из них не сумел. Всяк из себя корчил нечто великое, чему никакой меры нет…

Тогда-то и отыскалась в подземелье и Алевтина Захарьевна. Вернее, валялась в подземном закуте одна только шкура её, без нутра… Долго боялись, не придёт ли ведьма искать по дворам свою кожу. Не пришла.

А теперь, кто шибко умный, пусть объяснит нам этот случай.

В тот год сильнющий боровик уродился, особенно высыпал он по суходольям. Бабы-девки по три раза на дню полнёхонькими кузовьями успевали его из красного леса домой таскать. А которые из грибниц попроворней да побойчее оказывались, так те и до Спасова угорья добегали. По тому по Спасову угорью, когда бродил борами битый этот кулич, поднимался он таким ли масляным, что ты его, белого, полосуешь ножом, а он тебе улыбается. Ох и гриб!

Одна лишь тёмная подробность смущала прытких бабёнок. Она-то и не дозволяла им больно шибко раскатывать глаза на упомянутое угорье, чтоб безо всякой оглядки подбирать по нему дармовые коврижки. А в чём дело?

А дело в том, что незабытым временем на том на увале провалился сквозь землю весёлый охотник Аким Лешня. Не просто пропал человек в тайге, в урочищах которой немудрено заблукаться даже такому лесовику, каким слыл Аким, а вот именно провалился. Ну а ежели да к этому утверждению вспомнить то, как он появился в деревне, тогда и вовсе голова становится непонятно чем, потому как напрочь теряет она всякую сообразительность.

За десяток годов до своего на Спасовом угорье провала вышел Аким Лешня на деревню всё из той же тайги. Хотя чему тут удивляться? Мало ли по каким дебрям гоняет жизнь человека. Мало ли до каких мест принуждает она его прибиваться. Не выходом из тайги удивил тогда селян Аким Лешня – изрядливым видом своим. Бывают, знаете ли, мужики рыжие, даже меднобородые. Так вот они с Акимом не пошли бы ни в какое сравнение. Дать можно было Лешне одно определение – огненный! И то не подошло бы. Огонь – он желтоват, дымоват. А тут чистая заревая алость. И при этом – что весеннее небо глаза! Да ещё оторочено это незабудковое чудо густо-медным оперением ресниц да бровей. Ой красиво! – когда приглядишься. А поначалу, от непривычки, долго никто не решался Акима того постояльцем в дом к себе пустить – чего доброго, полыхнёт ещё сухая построина от его огня. Так, разрешали ночь-другую где-нибудь в сарае или бане передремать. Да и то… Лишь потому проявляли селяне до Акима такую милость, что ведь вышел-то он из урмана не в одну пару ног – вывел он за собою из тайги сына своего, подростыша, Кешку. Иннокентия, значит, Лешню.

Кешка тот, Иннокентий, ничем от родителя своего не отличался. Сходился он с батькою всем видом настолько, будто муха муху повторила. Такое сходство меж отцом да сыном по земле рассажено опять же из ряда вон редко. Повторяю, очень нечастое имели Лешни меж собою сходство. Разве что Кешка-Иннокентий самую малость был поулыбчивей отца. Но это, скорее всего, оттого, что ходил он ещё в ребятах. Однако же и он не больно-то разбегался объясняться перед деревнею насчёт прежнего их с батькою житья-бытья.