Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Как высокопоставленный номенклатурщик, Ольхович был надежно защищен от любого уголовного преследования.

Вырисовывался порочный круг: пока нет улик, нельзя даже смотреть в сторону Ольховича, а пока не посмотришь, улики не появятся.

Но оставлять убийцу на свободе тоже нельзя.

Пришлось Севе с товарищами организовывать подпольную слежку, и они взяли-таки Никиту Ивановича с поличным, когда он пытался усадить незнакомого мальчика в свой автомобиль.

Само по себе это не преступление и ничего не доказывает, но, к счастью, Ольхович повел себя неадекватно, стал угрожать и сопротивляться, а под конец и вовсе ударился в истерику. Повезло и в том, что рабочий день закончился, а на дежурство заступил матерый следователь старой закалки, и ему понадобилось всего полтора часа, чтобы расколоть Ольховича.

Как только тот понял, что сию секунду за ним не придут и не выручат, он немедленно начал каяться и валить все на Глеба Ижевского.

Покаяние было униженным и подробным, но вскоре Ольхович снова впал в истерику, и кончилось тем, что его пришлось госпитализировать в психиатрический стационар.

– Как там твоя подружка? Держится? – спросила Ирина.

– Ой, Настя так рада, что к ней не стали придираться за то заключение, что нет сил переживать из-за Глеба. И потом ни одна любовь не устоит против обосранных штанов.

– В смысле?

– А ты не знаешь? Когда Ижевского арестовали, он обделался со страху. Так и вели через всю прокуратуру.

– Фу, Алла! Я же ем.

– И все же согласись, – хихикнула Аллочка, – излечивают подобные казусы от любви и душевной привязанности. Короче говоря, счастлива она.

– Хорошо. Слушай, а ты уверена, что в этот раз мы не ошиблись?

Алла фыркнула.

– Нет, правда. Ведь у Еремеева тоже была стройная концепция, такая логичная, что грех было не поверить. Вдруг и тут логика увела нас от истины и Глеб просто неприятный тип, которого все ненавидят, а Никита Иванович просто сошел с ума?

– Не, не переживай, – Алла засмеялась и взяла новую шоколадку, – Ольхович отлично признался, прежде чем чердак у него потек. Захоронения указал, про которые никто не знал, кроме него.

– И много их?

– Да порядочно. Шесть точно указал, но наверняка еще есть.

Ирина нахмурилась:

– Слушай, я не знаю даже, кто из них отвратительнее. Ольхович был действительно не совсем адекватен, во власти своей жажды, а Глеб? Мог взять маньяка после первого эпизода, но позволил ему убить еще как минимум десять человек, и ради чего? Ради жалкой должности в городской прокуратуре?

– Да он такой же. Мне кажется, если бы ему пообещали, что за это ничего не будет, он бы еще в универе нас всех убил. В общем, не волнуйся, все правильно сделали, жаль только, что не ты будешь судить.

– До этого еще далеко, – улыбнулась Ирина, – следователь еще поседеть успеет, пока со всем разберется. Один обвиняемый – псих, второй сам юрист… Не завидую ему.

– Работа такая, – улыбнулась Алла, – порой трудная, порой грязная, но куда без нее.

Обыск продолжался целый день. Лариса безучастно смотрела, как чужие равнодушные люди переворачивают ее шкафы, роются в белье, перелистывают книги.

Узнав, что Никита два месяца держал ее в плену, следователь посочувствовал и передал ей ключи, так что теперь она была совершенно свободна. Деньги на первое время есть, и у нее на книжке еще пятьсот рублей. У Никиты тоже есть вклад, но его, наверное, конфискуют, или как там принято.

Главное, что она теперь свободна и может идти, куда хочет, только весь фокус в том, что ей некуда идти.

Действительно, тварь поганая, жена убийцы.

Следователи ушли, простившись с ней тепло и сочувственно, и Лариса принялась наводить порядок.

Руки автоматически складывали рубашки мужа, поправляли стрелки на его брюках, ставили книги обратно на полки, а в голове крутилась только одна мысль «Как ты могла?».

Она много лет просыпалась рядом с этим человеком, готовила ему, подавала еду, а когда он приходил поздно, помогала раздеться и вздыхала: ах, сколько же ему приходится работать, и не знала, что он только что убил человека.

Не знала, но чувствовала.

Каким-то древним инстинктом понимала, что с Никитой что-то не так, и все равно ложилась с ним в одну кровать и стиснув зубы принимала его холодные жестокие ласки. Зачем? Чтоб быть как все? Не огорчать папу с мамой? Боялась расстроить их разводом, но теперь, узнав, что дочка не просто шлюха, а жена убийцы, они огорчатся в тысячу раз больше.