Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Слушай, Ир, а ты ж меня выяснить просила!

– Было такое дело.

– А я как всегда свинья! Несрочно-несрочно, а потом замотался и забыл.

– Ничего страшного.

– Да мне самому интересно.

Ирина хотела было поделиться с ним своими опасениями, но тут на крыльцо высыпали гости, требуя чая, и она вернулась в дом.

Всему свое время. Сегодня ее свадьба, и она сполна насладится долгожданным счастьем.

В назначенное время она пойдет к прокурору и расскажет ему о своих догадках. Не станет прикидывать, что ему надо знать, а что не надо, на что он отреагирует так, а на что эдак.

Просто скажет все как есть. Прокурор – мужик вроде бы порядочный, и вообще она имеет право решать только за одного человека – того, который сейчас внутри нее и еще не знает, что скоро придет в этот мир.

Лариса привыкла находиться дома. С каждым днем мир за дверью становился все призрачнее, будто она уже и перестала быть его частью. Родители продолжали бойкот, и Лариса почти физически чувствовала, как связь с ними, которую она считала очень крепкой, истончается и рвется. Чтобы возобновить ее, нужно ехать к маме с папой и просить прощения, что не была хорошей девочкой и огорчила их, но как это сделать, если ее не выпускают из дома? И по телефону не поговоришь, а даже если вдруг исхитриться, вырвать у мужа трубку, то мама скажет «не выдумывай». Или «сама виновата». Или «не вали с больной головы на здоровую». Чего родители точно не станут делать, так это не побегут ее выручать. Они не любят огорчаться из-за дочери, но еще меньше им понравится конфликтовать со всемогущим Иваном Макаровичем. Всегда так было. Папа пропихнул ее на филфак, потому что хотел видеть дочь-студентку, а то, что нужно было ей самой, всегда игнорировалось или объявлялось недостойным. Лариса понимала, что нужно думать, как спастись, а не смаковать детские обиды, но ничего не могла с собой поделать. Оставшись одна, она предавалась воспоминаниям, и выходило как-то так, что ни родители не знали ее настоящую, ни она не знала ни их, ни, похоже, самое себя.

Ах, если бы только мама дала поговорить тогда с отцом, выяснить, насколько серьезны угрозы Никиты, обсудить, что делать дальше. Нет, в их семье, где первая и главная обязанность дочери – не огорчать, такое невозможно. Да у нее и язык не повернется, уже условный рефлекс – сунешься к маме с проблемой, получишь по мозгам. Не в прямом смысле, конечно, но сразу тебе объяснят, какая ты негодяйка, неблагодарная дрянь, сама кашу заварила, сама и расхлебывай.

Лариса надеялась, что выйдет на работу, когда закончится больничный, но Никита обрубил концы и тут. Он сам поехал на кафедру и договорился, чтобы жене предоставили академический отпуск. Вернувшись домой, он с удовольствием рассказал, что для этого пришлось признаться, что жена сошла с ума, а он, естественно, не хочет это афишировать, надеется справиться без помощи официальной психиатрии, но пока Ларисочка явно не в себе.

Глядя на его довольную рожу, она подумала, что, наверное, так оно и было. Она действительно была не в себе, а в идеале хорошей дочери и счастливой жены, и прожила не собой порядочно времени своей единственной и неповторимой жизни.

Совершала только коротенькие даже не побеги, а вылазки в саму себя, когда была вместе с Алексеем.

А то ее состояние серой апатии, когда она целыми днями сидела под душем и с трудом заставляла себя делать самые необходимые вещи, оно настигло ее потому, что она пыталась продолжать жить мертвым образом хорошей дочери и счастливой жены, а не быть самой собой, когда это было необходимо Алексею.

Кажется, Никита решил действительно довести ее до сумасшествия. Он изобретал все новые задания и придирался к каждой ерунде, а если такой не находилось, то с удовольствием создавал ее сам. Однажды на глазах Ларисы бросил горсть соли в суп, и началась длиннейшая лекция на весь вечер, как она могла пересолить суп, который сварен из продуктов, купленных на его деньги. Она невнимательная, безалаберная, безответственная неряха, а вернее всего, просто ненормальная, раз не может вспомнить, солила она суп или нет. Сегодня еду пересолила, а завтра весь дом сожжет.

– Пора тебе, моя дорогая, к доктору собираться, – вздыхал Никита, – тебе же будет лучше.

Она молчала, зная, что будет дальше. Вместо симпатичного профессора-кардиолога придет точно такой же милый психиатр и отправит ее в больницу, откуда она уже до конца своих дней не выберется. И чем больше она будет вырываться и противиться, тем туже на ее шее затянется удавка психиатрического диагноза.