Евгений Князев - Красный пассажир-2. Черный пассажир ‒ ритуальная чаша. Paint it black

«А что!» — рассуждал Павел, — одену этого джентльмена в самую грязную и пропахшую рыбой рыбацкую телогрейку и выдам властям за Федю Крайснера, кто там будет его мордель рассматривать, а не пройдет номер, пусть сам выкручивается. А ведь у него по плану еще заход в Отару, а уж потом он снимется на Южную Корею, где «по пути» на траверзе Находки или Владика ему придется передавать нелегала своим друзьям не визированным браконьерам.

Сидя в ожидании и поглядывая на золотые наручные часы «Омега», Павел подсчитал ради той самой еврейской «хохмы», сколько он выловил краба из вод Тихого океана за всю свою морскую одиссею. В результате цифра оказалась просто фантастическая, даже можно сказать с космическим измерением… где-то порядка пятидесяти тысяч тонн, а помножить это на сотню судов, что работают у хозяина — корейца, сколько того краба останется лет через пять-десять, да нисколько, пшик, пустота. И будут те же джапы косоглазые жрать крабовые палочки, те самые, чем кормят сейчас «русское стадо» наше иммигрантское правительство. Но ни себя ни моряков «Пашка — краб» не винил. Власти сами поставили морские биоресурсы России и рыбаков вне закона своими драконовскими указами и безумными директивами, и ситуация в России вышла из-под контроля. Деньги решали любую проблему, начиная от вопросов с Морскими администрациями портов, кончая особо жадных до халявных денег чиновников из силовых структур и судебных органов. А проще было, вовсе не заходить в российские порты, где цены на снабжение и портовые сборы были выше самых дорогих портов мира, таких, скажем, как Иокогама или Нью-Йорк.

В России каждый на своем месте расхищал богатства Родины, кто как мог, особенно в этом деле показали себя бывшие комсомольцы и партийные лидеры, затем шли бывшие торгаши и выходцы с ближнего «российского востока», отличавшиеся особой изворотливостью и лживостью. Эти новоявленные «варяги» успешно внедрились в здоровый организм российской экономики и подобно ВИЧ-инфекции поразили все ее основные центры деятельности, лишив иммунитета к любому внешнему вмешательству. Они проникли, словно заразные бациллы в правительство и парламент, сочинили для себя конституцию и законы, рассадили на высшие посты своих преданных людишек и родственников и начали ежедневную плановый геноцид русского народа. Они, как броней прикрылись масонской «Конституцией», и предсмертным саваном ее статей окутали, одурманенный синдромом отмены от поглощения отравленной водки и некачественной пищи русский люд или «Гой — еси добрых молодцев», которые тоже смекнули, что совесть и национальная гордость — это пережиток прошлого, а те, кто все же ее не потерял, довольствовались минимумом, что осталось после «вакханалии избранников божьих» их лакеев и холопов на необъятной скатерти российской «самобранки».

Путь от бойлерной по коллектору канализации, где собрались все фекалии местных стукачей, палачей и предателей, до выходного спасительного колодца, показался Игорю Смагину длиннее, утомительнее, а самое главное унизительнее, чем вся его первая кругосветка на одном из линейных транспортов ФЕСКО в той прошлой жизни, под названием молодые безмятежные годы, когда он на собственных ошибках только-только усваивал уроки жизни.

Эти сто, двести метров под землей в кромешной мгле, что там, наверху он проскочил бы, беззаботно посвистывая и не заметил бы, здесь этот мрачный путь по пояс в зловонной жиже, будет сниться ему еще долгие годы в страшных, наполненных ужасами погони и животным страхом смерти в самых откровенных и цветных кошмарных снах. Он несколько раз поскальзывался, и его подхватывал шумный, пенистый поток, захлестывая с головой мутными отходами людских биологических фабрик, но, все же, воля к жизни и не смотря на весь царящий кругом ужас, врожденное хладнокровие, и чувство юмора позволяла ему шаг за шагом продвигаться вперед к заветной лестнице в небеса, к свободе.

«Не каждому смертному приходилось купаться в говняной реке, а я можно сказать избранный, если бог посылает мне такие испытания» — думал он, и от этих мыслей ему хотелось жить еще сильнее. Вот и железный, покрытый слизью, скользкий трап. Руки уже онемели от холода и пальцы не сгибаются, но что-то ему помогает преодолеть последние десять балясин трапа. Охранник не обманул, люк наверху был сдвинут и в полусферу пробивался яркий поток света. Игорь с помутневшим от тошнотворных запахов сознанием с трудом кряхтя, будто девяностолетний старикашка, вытянул свое отяжелевшее тело наружу.