Эли Фрей: Дурные дороги

Ох, я бы ей ответила. Но план состоял в том, чтобы я кивала, как китайский болванчик, виновато улыбалась и со всем соглашалась. Моя реакция понравилась этой грымзе. Она смягчилась.

– Ну что ж, я думаю, вы все уяснили и примете меры.

– Да, да, я поговорю с ним. Извините, я обязательно возьмусь за его воспитание.

– Рада слышать. Свободны.

Я вышла. Вскоре мы со Славиком уже сидели на лавочке во дворе за школой.

– Спасибо, Даш.

– На здоровье, братюнь. Как теперь выпутаешься?

– Уже проще. С ребятами завтра Утенкова прижмем, сознается, гад, никуда не денется, сам побежит к классухе. Вот у нее шок будет: ее любимчик-отличник Утенков ― и вор. Просто с этими разборками надо было время потянуть, предкам не говорить, а то папа не станет разбираться, кто там что украл.

Я грустно улыбнулась. В свое время и мне от отца доставалось… Годы шли, а что-то в нашей семье не менялось.

– Ну что, пошли домой? ― Я встала.

– Пошли. Тебя так все ждут. Олька после универа приедет.

Я не приезжала долго. Стыдно: обычно старалась навещать семью не реже двух раз в месяц. Я теперь жила в Москве, работала в промышленном альпинизме. Для меня эта работа ― мечта: можно целыми днями лазить по стенам и крышам в свое удовольствие, а за это еще и платят, ха-ха! Нет, конечно, не все так идеально и гладко, работа тяжелая, но я ее полюбила. Думаю, и Тошке бы понравилось. Мы бы могли работать вместе, было бы здорово. Я давно поняла, что не способна протирать попой стул в душном офисе пять-два. Отвращение осталось после папиных наказаний за проделки. До сих пор помню часы, проведенные в его каморке.

– Дашка приехала! ― с порога оповестил всех Андрей.

– Привет, Андрюшка! Как ты вырос, скоро уже с меня будешь!

– А ты мне чего-нибудь привезла? ― Черные глаза смотрели с надеждой.

Я улыбнулась.

– Конечно! На, ищи! ― Я протянула братишке рюкзак.

Он сразу потянулся к правому карману ― туда я обычно складывала подарки. Нашел маленький наборчик «Лего» и завопил от радости.

– Дашка, пойдем собирать! Пойдем, пойдем!

– Ой, да подожди ты, дай хоть раздеться!

– Но я хочу сейчас!

– Тогда иди один.

Андрей убежал в детскую. Оттуда же показалась Катя, улыбнулась.

– Дашка! Привет!

Мы обнялись.

– А я тебе тоже кое-что принесла.

Глаза сестры заблестели. Я достала из рюкзака новую книгу.

– Это мне? Класс! Спасибо! «Остров. Тайна Софии», ― прочитала Катя. ― Интересная?

– Ага. Прям под тебя. Там и семейная сага, и про путешествия и историю, в общем, читай…

Кате шестнадцать, и сейчас она помешана на исторических семейных сагах и книгах о путешествиях.

– Что за шум, а драки нет? ― Голос папы громом разнесся по коридору.

Он сгреб меня в медвежьи объятия, поцеловал в макушку, как маленькую, и стал расспрашивать о делах и работе. Дома вкусно пахло едой, так, что заурчало в животе. В коридор вышла мама.

– Привет, Дашунь. Голодная?

– Как зверь!

– Может, Ольку тогда ждать не будем, сразу сядем?

– Нет, как это без Ольки? Будем ждать, ничего, не умру.

И вот звонок в дверь ― Олька пришла. Ей девятнадцать, и она больше не угрюмая пышка. Стройная, улыбчивая, сияющая. Для Ольки у меня тоже был подарок, правда, не книга. Сестра так уставала от учебы, что забросила давнее хобби, читала для развлечения редко. Зато Оля ударилась в моду, следила за внешностью, и я купила ей помаду и лак для ногтей.

Мама позвала всех обедать. К моему приезду она приготовила щавелевый суп ― я с детства его обожала.

Нас теперь семеро, и на кухне стало еще теснее. Все галдели, шумели, ерзали, кто-то что-то все время ронял, кто-то толкался. Младшие перебивали друг друга, каждый хотел перевести внимание на себя. Вряд ли это можно назвать идеальным ужином, но теперь я обожала наши общие посиделки за столом. Нет ничего важнее семьи. И для меня она идеальная. И вечер не будет идеальным, если Андрей не кинет в Славика едой, если старший брат не отвесит ему затрещину, а потом они не устроят перебранку, если Олька, у которой всегда были проблемы с ориентированием в пространстве, не заденет стол или не снесет этажерку в коридоре, если папа не назовет своих женщин «мандакрылыми наседками» и если мама не начнет любимую игру, в которой каждый должен рассказать об одной радости и неудаче.

Я выросла и наконец понимаю, что была несправедлива к родителям. Подростки ― душевные инвалиды. Они остро чувствуют собственную неполноценность, но не могут понять, в чем дело, внешних отличий же никаких. Я винила весь мир в своих проблемах, постоянно осуждала родителей. Я даже не задумывалась, о чем мама с папой переживают, почему, например, они хотят еще детей. Может, потому, что им недостает любви? Я думала только о том, как сохранить свой уголок. Окружающим плевать на мои беды ― это волновало меня больше всего.