Александр Маркин - Дневник 2006–2011

Видел бегуна в черных шортах и синей майке, с хорошей мускулатурой и кожей цвета топленого молока, с руками, обмотанными бинтами: наверное, боксер.

24 апреля

Вчера, когда возвращался ночью домой мимо дома врачей ЦКБ на Осенней улице, видел на дороге свежеоторванную козлиную ногу.

27 апреля

Поэтический дар есть не что иное, как аффективная восторженность, сподвигающая на искусные, но пустые выдумки.

Вечером выяснилось, что я не знаю, как умывать Аню, потому что не понимаю, как держать ее у раковины, она дергается, и ладошки у нее очень маленькие. Я умыл ее с горем пополам, когда я ее мыл, она начала громко сопеть, и я ее отпустил, она обхватила мою ногу, уткнулась в брючину и стала хныкать, потому что было поздно и она хотела спать. Я испугался, что сейчас придется ее снова умывать, потому что я в этих брюках бываю на кольцевой линии метро и на других линиях, а в метро всегда очень грязно и вши, я оторвал ее от брючины, она принялась вопить, но быстро успокоилась.

2 мая

Малый Кисловский и Калашный переулки закрыты для прохода. Милиция пропускает только тех, кто пришел протестовать у посольства Эстонии, еще тех, кто живет или работает в этих переулках: надо показывать паспорт или удостоверение.

В метро напротив меня сидела мужеподобная еврейка с большими руками и длинной черной косой. Ее лицо было некрасивым анфас и очень красивым в профиль, поэтому она сидела вполоборота и смотрела в окно. В переходе видел двух молодых людей, одного не запомнил, а второй был русый, короткостриженный, с широкой грудью, в красной футболке и коричневой куртке. Недавно еще в вагон, в котором я ехал, пришел машинист и крикнул пассажирам, чтобы они встали со своих мест. Они встали, а он снял спинку сиденья, и за ней оказались рычаги и провода, он что-то там переключил, а потом поставил спинку на место, достал из нагрудного кармана своей голубой рубашки блокнотик с огрызком карандаша и что-то туда записал.

Языки никогда не бывают бедней, чем тогда, когда хочется сказать о любовных страданиях или о боли.

Пили шампанское с О…, разговаривали о том, что с нами сделала жизнь. Со мной она ничего не сделала. Вечером повалил снег, деревья уже зеленые, а птицы в лесу пели так, будто были этому снегу рады.

6 мая

Собрался в магазин. Долго ждал лифта, а потом решил спуститься пешком. Вышел на лестничную клетку, там темно, ничего не видно. Прошел полтора пролета и наткнулся на мужчину и женщину, слившихся на лестнице в любовном экстазе. Я испугался, и они тоже испугались. И так страшно! В коридоре новые светлые лампочки, а откроешь дверь на лестницу, ступишь в темноту, а там во мраке что-то таинственное и загадочное, живет и трепещет.

8 мая

В трамвае со мной рядом стояли парни с большими спортивными сумками и рассказывали друг другу, кто сколько жмет и у кого какая техника приседа. Один — в оранжевой вязаной шапочке — симпатичный, и руки у него были очень красивые, и голос приятный, низкий и мягкий, я хотел рассмотреть его получше, но он быстро вышел. Еще в трамвае сидела женщина с букетом белых хризантем и красных тюльпанов, и напротив нее — трехлетний мальчик, у которого была свистулька, и он в нее все время свистел, а потом он перестал свистеть и сказал женщине: тетя, дай мне цветок. Она отломила ему хризантему, и он стал ее нюхать. Мне неприятны мужчины с худыми ногами.

Я купил себе стеклянную вазу, а бабушка, уже лежа в постели, перед сном сказала, что это не ваза, а какая-то лабораторная посуда, вазы непременно должны быть из хрусталя или из фарфора, а я сказал ей, чтобы она закрыла рот, потому что, когда она лежит в постели, открыв рот и закрыв глаза, она похожа на покойницу.

14 мая

Вечером приехал приятель — с ходу разделся и завалился спать — мое общество очевидно наводит сон.

«Меня так часто судили превратно — потому лишь, что во многих своих сочинениях я изобразил мир и жизнь столь низменными и отвратительными; и лишь немногие понимают, что столь горькие слова, столь мрачные образы выплескивали мне на бумагу боль и отчаяние идеальной души от нравственного уродства людей. […] Твой Леопольд. — Ах, Леопольд, разве не рыдал ты никогда в глубине души?» В романе должны быть великолепны не только женщины, но и все то, что их окружает, включая фонтан, павлина, увеселительный грот и сады. В другом романе мелькают убийства, переодевания, погони, землетрясения, разбойники, плавающие люльки, оракулы, пожар Рима, буря на море, кубки с ядом, гробницы и руины, египетские пирамиды, мемфисские пещеры, лабиринт и т. п. И главное — драгоценные камни, ткани, предметы, металлы.