Даниэль Шпек - Bella Германия

Нет. Она пролистала несколько страниц с непередаваемой смесью заинтересованности и отстраненности. Эти фотографии я видела впервые и даже ощутила нечто сродни уколу ревности. Джованни, заметив это, развернул альбом ко мне.

На снимке Винченцо было лет тринадцать, он стоял, привалившись к «фиату-500», сзади вывеска «Овощи и фрукты юга. Маркони». Футболка, джинсы, сандалии.

– Винченцо единственный из нас, в ком течет немецкая кровь, и он ненавидит Германию.

– Почему?

Винченцо

Итальянский подросток курил, прислонившись к стене дома. Он не понимал, что кричали его немецкие сверстники, гонявшие мяч на площадке между домами. Мальчик слонялся без дела, пока мать и дядя работали в лавке. Конечно, ему тоже следовало быть там, но ведь бродить по городу и глазеть на людей куда интересней.

Он не выбирал эту страну, она была не его. Пожилая фрау с таксой на поводке подозрительно покосилась в его сторону. Он знал, что ее мужа убили на войне.

В Германии люди сторонились друг друга, никто тут не улыбался. Он тоже перестал улыбаться. Бредя по исполосованной светом фонарей ночной улице, он мечтал об оранжевом спортивном автомобиле, какие делают только в Милане. С досады пинал мусорные баки. А когда ночи становились слишком холодными для прогулок, глазел на улицу из окна немецкой квартиры.

Однажды, когда они ужинали, по телевизору шла первая в истории человечества прямая трансляция из космоса. Мелькали фантастические черно-белые кадры, слышались обрывки английских фраз. Трое американских астронавтов преодолели силу земного притяжения.

Мать отдала его в немецкую школу – бетонная коробка тут же, в Хазенбергле. В среднюю школу принимали всех подряд, даже иностранцев, ни слова не понимавших по-немецки. Так что и Винченцо должен был туда ходить.

Должен? Но для Винченцо школа никогда не была повинностью. В Милане он готовился в технический лицей. Здесь такое называлось гимназией, и о ней Винченцо мог разве что мечтать, потому что не знал немецкого языка. Он обязательно будет учиться в гимназии, пообещала мать, но потом. Всему свое время.

Винченцо посадили на галерке, рядом с Педро – мускулистым испанцем. Даже тетради выдали, но толку-то, Винченцо все равно не понимал, что говорит учитель. На уроках он рисовал танки и самолетики и только на математике включался. Язык цифр одинаков для всех, но, возвращая тетрадь с проверенной контрольной, учитель спросил, у кого Винченцо списал. В следующий раз Винченцо сел один.

На большой перемене все курили. У Винченцо денег на сигареты не было, поэтому он украл пачку в ближайшем супермаркете. Просто стянул с прилавка. Он прекрасно понимал, что делает, в морали он ориентировался не хуже, чем в математике. Но одно дело родной квартал в Милане, где, украв в магазине, ты не можешь быть уверен в том, что украл не у родственника, и совсем другое – чужая страна, где тебя держат как бы не вполне за человека. Кассирша – толстая, коротко стриженная тетка – даже погналась за ним, но куда там…

Что-что, а бегать Винченцо умел, в любой компании был самый быстрый. Он вообще не терпел над собой никакого превосходства. В Милане восхищал друзей тем, что знал длину экватора или расстояние до Луны. Там он был Винченцо – маленький принц, лучший ученик в классе, с которым каждый норовил сесть на экзамене. В Германии же – беженец и сын беженцев, жалкий гастарбайтер, макаронник.

На родине он запросто очаровывал девушек остроумием и обаянием. Здесь, лишенный языка, был для них пустым местом. Местные девчонки в упор не замечали его, разве что поглядывали иногда искоса, устав от немецких парней, задействовавших все регистры пубертата. Винченцо презирал здешние плебейские манеры, глупые шутки. Но его место было с краю, среди таких же отверженных гастарбайтеров – греков, испанцев, турок. Их языка он также не понимал, да и не слишком искал их дружбы, потому что ощущал свое превосходство над ними.

Вот чем только было ему это превосходство доказать? Лишенному языка оставались разве что кулаки, но по этой части Винченцо было особо нечем похвастать. Жилистый и сухопарый, как отец, он не отличался мощью. И главное, друзей у него не было, так что никаких шансов против своры местных парней.

И те не упускали возможности поставить его на место. Сам учитель едва ли понимал, какой подарок сделал местным острякам, когда впервые произнес его фамилию перед классом. С тех пор и пошло: «Эй, Макарони! Вали отсюда, Макарони!» – это когда он пытался прикурить у них на большой перемене. А когда Винченцо хотел угостить их сигаретами, ни один не взял. Потому что Винченцо был вор, тупой и подлый, как и все иностранцы, на которых немцы смотрели, не различая лиц.