Юрий Коваль - Избранные произведения в одном томе

Сэр Суер-Выер обрадовался, когда увидел меня на палубе.

— Я растерян, — шепнул он мне. — Сходить на берег или нет? Ты только глянь.

Остров, в бухте которого «Лавр» бросил якорь, был довольно живописен: скалы, сколы, куртины, но люди… Люди, которые бродили по набережным, вызывали острейшее чувство жалости.

Все они были оборванные, на костылях, кто сидел, кто лежал, кто ковылял, кто валялся.

Они протягивали руки, явно прося подаяние.

— Ну, что скажешь?

— Похоже, что это нищие, сэр.

— Сам вижу, что нищие. Но как это может быть? Одни только нищие. Где же подающие?

Подающих не было видно. Как мы ни разглядывали остров в сильнейшие квартокуляры, хоть копейку подающих не нашли.

— Очевидно, они думают, что подающие — это мы, сэр.

— Мы?

— Ну конечно. У нас — роскошный фрегат. Из камбуза пахнет щами, вон у Чугайлы зуб золотой, Хренов явно пил портвейн, капитанский краб — чистого золота, старпом гладко выбрит, лоцман — еврей, так что мы вполне похожи на подающих.

— Ну и что делать? Сходить на берег или нет?

— Решайте, кэп. В конце концов, почему бы не подать милостыни Христа ради? Надо подавать по мере возможности.

— Действительно, — сказал капитан, — Христа ради можно и подать. Наберите в карманы мелочи, каких-нибудь там копеек, и сойдём на берег.

— Если уж вы подаёте Христа ради, то зачем мелочиться, кэп? — сказал некстати я. — Почему «набрать там копеек»? Подавайте копейки ради себя, а Христа не приплетайте.

— Что ещё такое? — сказал капитан, с неудовольствием оглядывая меня. — Зачем, интересно, ты вылез из каюты? Меня учить? Сидел бы там и угрызался куском поросятины. Ты сам-то сколько собрался подавать?

— Подаю по силам.

— И на какую же сумму у тебя этих сил?

— Смотря по обстоятельствам.

— Ну и какие сейчас у тебя обстоятельства?

— Весьма скромные.

— Отчего же это они такие скромные? Пьёшь, что хочешь, даже из капитанских запасов, столуешься с офицерами, фок-стаксели при этом налево не травя, что-то чиркаешь в пергаменте, а что начиркал — никто не проверял.

— Вы хотите сказать, что на судне имеется цензура?

— Я об этом говорил, и не раз. Когда верёвочный хотел послать их судно на …, я не велел. Не позволил писать такое флажками, осквернять флажки «Лавра».

— А уста?

— Что уста?

— Устно-то вы сами посылали, и не раз.

— Ну знаешь, брат, цензура есть цензура, она не всесильна, всюду не успевает. Но на флажки я всегда успею!

— Но на пергаменте я «чиркаю» отнюдь не флажками.

— А нам это нетрудно перевести! Чепуха! Эй, верёвочный! Изобрази-ка флажками, чего там начиркал этот господин, а уж мы проверим, цензурно это или нецензурно. Давай-давай, тяни верёвки!

— На всё дело, пожалуй, флажков не хватит, — сказал верёвочный Верблюдов, заглянув в пергамент. — Ну ладно, поехали с Богом!

И он вытянул на верёвках в небо первую фразу пергамента:

ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖИДКОЕ ТЕЛО ОКЕАНА.

— Твёрдо, — читал капитан, — мыслете… так-так, наш… како… КРЕПДЕШИН НОЧИ… ого! Это образ! Сильно, сильно написано, ну прямо Надсон, Бальмонт, Байрон, Блок и Брюсов сразу! Тэк-тэк… живот, добро… ЖИДКОЕ ТЕЛО… достаточно.

Капитан дочитал фразу до конца и утомлённо глянул на меня.

— Это ты написал?

— Выходит так, сэр.

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

— Ну, дескать, ночь настала, — встрял неожиданно Кацман.

— Да? — удивился Суер. — А я и не догадался. Неужели речь идёт о наступлении ночи? Ах, вот оно что. Но интересует вопрос: цензурно ли это?

Заткнутый лоцман помалкивал, а старпом и мичман, механик и юнга туповато глядели на верёвки и флажки, но высказываться пока не спешили.

— Одно слово надо бы заменить, — сказал наконец старпом.

— Какое? — оживился Суер.

— Тело.

— Да? А что такое?

— Ну… вообще, — мялся старпом, — тело, знаете ли… не надо… могут подумать… лучше заменить.

— И жидкое, — сказал вдруг Хренов.

— Что жидкое?

— И «жидкое» надо заменить.

— А в чём оно нецензурно?

— Да у нас всюду жидкости: перцовка, виски, пиво… могут подумать, что мы вообще плаваем по океану выпивки.

— Заменить можно, — согласился капитан. — Но как?

Хренов и старпом посовещались и предложили такой вариант:

ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖУТКОЕ ДЕЛО ОКЕАНА.

— Литература есть литература, — пожал я плечами. — Менять можно что угодно. Важно, как всё это прочтут народные массы.

— Важно? Тебе важно, как они прочтут? Ну и как же они прочтут?