— Записок?! Каких?
— О нашей возможной гибели, сэр.
— Капитан, — сказал лоцман, — ей-богу, сейчас не время выслушивать тупые предположения. Мы на краю пропасти… вот-вот, действительно, пиши записки! Нас несёт на скалы!
— Подождите, лоцман, — сказал Суер-Выер. — Где бутылка?
— Всегда при мне, сэр, — и боцман достал из кармана пустую бутылку.
Капитан взял бутылку и принялся рассматривать этикетку, на которой было написано:
Ром КАПИТАНКУБИНСКИЙ (Лианозово)
— Извините, сэр, — тронул его за рукав лоцман, — мы ведь позвали боцмана специально… Помните? — И он указал бровями наверх, туда, где по-прежнему сидел чёрный Некто со сложенными крыльями в перьях.
— Да-да, — припомнил капитан, изучая этикетку, — сейчас-сейчас, две минуты…
— Сожрёт же всех, сэр, — шепнул лоцман.
— Ну точно, — сказал капитан. — Из моих личных запасов. Видите, там в уголочке карандашом написано «СВ», я так пометил все свои бутылки. Интересно, кто же это мог быть?
— Не могу знать! — гаркнул боцман, потом понизил голос и прошептал тихо-тихо-тихо, но я-то всё слышал, нюх у меня такой: — А вообще-то догадываюсь, сэр. От них сильно пахнет ромовым перегаром-с, — и боцман указал на меня.
Нет, он, конечно, не ткнул пальцем, попробовал бы он пальцем ткнуть, но указал всем телом и особенно полосками на тельняшке.
— Он? — шёпотом удивился капитан. — Не может быть!
— Разит, сэр, — развёл руками боцман. — Запах! Ромовый перегар!
— Капитан! — снова встрял Кацман. — Ей-богу, ей-богу, не тяните! Видите, как он нахохлился? Заклюёт, задерёт, поверьте! Гляньте, какие когти.
— Погодите, Кацман, — раздражился капитан, — пока что не до него, вы что, не видите? Я делом занят. А тот пускай пока посидит, какого ещё хрена?
— Сэр, — настаивал лоцман, — поверьте…
— Я занят! — членораздельно сказал капитан. — Приходите позже.
В сильном раздражении капитан прошёлся по палубе, вдруг остановился против меня.
— Дыхни.
— Извините, сэр, — сказал я, слегка отодвигаясь. — Дыхнуть мне несложно, но думается, что лоцман прав. Этот чёрный с крыльями дыхнуть нам может скоро и не позволить, надо бы принять меры некоторой безопасности…
Демон мрачно молчал, только подрагивали его веки. Вдруг он приподнял крылья, полузакрыл полнебесной сферы, расправил, протряс и снова сложил на спине.
Размах его внушительного пера, кажется, подействовал на капитана. Он слегка пригнул голову, но тут же выпрямился и сказал, подойдя ко мне вплотную:
— С лоцманом пили?
И тут Демон взревел, заклекотал, его страшные когти с такой силой вонзились в скалу, что камни затрещали и посыпались вниз лавиной. Он снова махнул крыльями, из-под которых вылетели громы и молнии и вонзились в мрачные воды океана. Грубые бараны волн белели в кромешной тьме под крыльями страшного тирана, они рокотали, рокотали и — ураганный порыв потряс вдруг весь фрегат и сам остров Демонкратию. Перекрывая гром бури, капитан кричал:
— Вдвоём! Без меня!
— Уерррр! — зарычал Демон, открывая наконец страшные ночные очи. — Ыеррр!
Он захлопал очами быстро-быстро-быстро, сбивая со зрачков молочную пелену, и заквохтал вдруг, как тетерев, приглядываясь к нам и нашему фрегату: хто-хто-хто-хто-хто?
— Авр! — ахнул он, начиная соображать. — Авр Ыор-гиевич! А это — Уеррр-Ыеррр!
В ужасе схватился он крыльями за лоб, потёр его — не бердит ли? — махнул ими и вранулся [18] Такие глаголы указаны в пергаменте.
прямо с места в поднебесье.
— Уерр-Ыеррр! — орал он, улетая. — Авр! Авр! Уеррр-Ыеррр!
Море утихло.
— Улетел, — сказал старпом. — Что будем делать, капитан? Дело в названии острова. Демона больше нет, только Кратия осталась.
— Ну и пусть себе. Пусть так и будет: ОСТРОВ КРАТИИ. А если кто захочет изменить название, пусть тащит на скалу, чего хочет.
Как выяснилось позже, сэр Суер-Выер оказался прав. Наверх на скалу всякое таскали, но всё это никак не удерживась, скатывалось в океан, по которому «Лавр Георгиевич» и продолжал своё беспримерное плаванье.
КУСОК ПОРОСЯТИНЫ
С самого начала остров Кратий вызывал во мне неприязнь. Слишком уж он был натуральным, подлинным и довольно широкораспространённым.
И этот постыдный Демон, сидящий на скале, и Кратия, которая валялась вокруг, всё это почему-то причиняло мне жгучий стыд, подавленность, озабоченность неведомо чем.
Да и ром, который мы вправду выпили с лоцманом в минуту душевной невзгоды, забыв на секунду собственную гордость, не добавлял радости и счастья, и я, в конечном счёте, впал в глубочайший сплин.
Читать дальше