Марат Баскин - Соната для фортепьяно, скрипки и гобоя

Вообще, все было, как всегда, Пая стала ему помогать по своей доброте, а потом влюбилась. Бабушке не нравилась эта восторженность Паи Фимой, но она об этом говорила только мне, а перед всеми защищала Паину любовь.

— Кто ее знает, — говорила бабушка, — может, Пае надо кем-то восторгаться и кого-то жалеть — и в этом её счастье. Готуню все видит и все знает, и все время посылает ей каких-то необыкновенных людей! Но дай ей это, Готуню, в последний раз! Надо остановиться!

Но видно, где-то там было написано, что это еще не остановка. Хотя бабушкину просьбу об обыкновенных людях учли…

Фима исчез, как и все предыдущие Паины мужья: за ним приехали. Приехала из Москвы дочка. Пая наготовила им еды и, что бы не мешать их разговору, ушла из дома к подруге с ночлегом, а когда назавтра вернулась, Фимы уже дома не было. А на столе лежал листок из отрывного календаря, на котором Фима написал всего два слова: Прощай и извини! И осталась Пая опять одна.

И может быть, она прожила бы всю оставшуюся жизнь одна, в Пензе, и я бы её никогда не увидел, но в жизни беды не ходят в одиночку, не успел исчезнуть Фима, как в музей пришла бумага на сокращение штатов и, конечно, уволили уборщицу Паю. Оставшись без работы, она еще пару месяцев пыталась что-то найти, а потом вдруг неожиданно затосковала по Краснополью, по родным, которых не видела, бог знает сколько лет, и, сдав квартиру и собрав вещи, которых было у неё всего на один чемодан, подалась в Краснополье. До Кричева она доехала поездом, а там её встретил брат Рувим и привез к нам. Я представлял ее похожей на бабушку, но она была совсем другой: высокая, статная, величавая, городская и совсем не старая. Говорила она на чистом русском языке, на котором у нас в Краснополье вообще никто не говорил. Привезла она мне удивительные подарки: глобус, немецкие часы и книжку стихов, как будто в память о своих мужьях.

Появившись в нашем доме, она как-то непроизвольно изменила весь наш уклад. Она ни минуты не сидела без дела и на все бабушкины уговоры посидеть и отдохнуть говорила, что это не для неё. С утра она начинала готовить, не подпуская бабушку к кухне. Готовила она удивительные блюда, которые я раньше никогда не ел, при этом все было из самых дешевых продуктов, которые мы раньше никогда не покупали.

— Голь на выдумку хитра, — говорила Пая. — Я всю жизнь только то, что подешевле, покупаю, — объясняла она бабушке и, смеясь, говорила. — Вот и научилась из дрэк марципаны делать…

И вправду, все её кушанья были удивительно вкусные. Я по сей день помню вкус блюда, которое Пая делала из овечьих кишок, которые мы раньше выбрасывали, и картошки. Пая называла это блюдо грайжиком, и я по сей день ищу рецепт этого блюда в поваренных книгах и не нахожу…

И еще Пая пела еврейские песни. Что бы она ни делала по дому, она всегда при этом пела, и её звонкий голос был слышен не только в доме, но и на улице. До этого я никогда в Краснополье не слышал, что бы кто-то так громко пел еврейские песни, не то было время, хотя изредка дедушка приносил пластинку с еврейскими песнями, и мы их слушали на стареньком патефоне, предварительно закрыв все окна и двери и сделав звук чуть слышным.

— Вос ду тутс, что ты делаешь? — пыталась остановить ее пение бабушка. — Не дай Б-г, тебя опять заберут! Если тебе хочется петь, пой русскую песню.

— А я хочу фрейлахс! — отвечала Пая и начинала еще громче петь.

А потом резко, на полуслове, обрывала песню и тихо говорила:

— А Степа любил, когда я пела… Может, и там он слышит, как я пою… Говорят, они там все слышат… Мне это Фроня говорил.

Прожила Пая у нас где-то месяца два, а потом неожиданно сказала:

— Мне у вас, конечно, хорошо, но надо свою жизнь строить. Надо ехать…

— Куда ты поедешь, — сказала бабушка, — у тебя же нигде никого нет. Не думай, что ты нам лишняя. Где пятерым хватает, там и шестому место будет!

Мы все стали уговаривать ее остаться, и тут неожиданно ее поддержал Рувим.

— Что ей делать в Краснополье!? Ни работы, ни семьи. А у нас в Кричеве есть хороший человек. Уже пять лет, как вдовец. Мне его дочка как-то говорила: нет ли у нас в Краснополье хорошей женщины для него. Я и подумал про тебя, Пая. Будешь в масле купаться, он всю жизнь проработал заготовителем! Я тебе честно скажу, богаче его в Кричеве никого нет!

Когда бабушка заикнулась про возраст жениха, Рувим оборвал её на полуслове:

— Пае надо свой угол найти. А ты майсу про возраст разводишь. Пае его годы на себе не носить! И сама не молодка.