Филип Грин - Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

— Я пила вино на веранде, и тут заехал Гэри. Он привез какие-то документы для Тома. Раньше я виделась с ним лишь раз. Мы выпили по бокалу и поболтали. А потом еще по одному. И еще.

Она плачет. Голова у нее начинает трястись.

— Что вы приняли? Антидепрессант? Вы еще что-то принимали? Я смогу помочь вам. Я вам помогу.

Но я вижу, что помощь ей не нужна. Она хочет умереть.

— А потом мы занялись сексом — или попытались. Мы были такими пьяными, что ничего не получилось. Все было неловко и ужасно. Я ужасная.

Я поднимаюсь и выглядываю в зал. Рядом со мной медсестра помогает пожилому пациенту усесться в инвалидное кресло.

— Эй! Здесь белый код! Освободить вторую смотровую, — говорю я.

Сестра качает головой и кричит мне:

— Там пациент на искусственной вентиляции легких.

— Значит, другую! Освободите палату, немедленно! — кричу я.

Сестра в отчаянии воздевает руки к небу, но все же бежит во вторую смотровую.

Я возвращаюсь. История разворачивается, словно прорвало дамбу. Глаза женщины судорожно бегают из стороны в сторону. Нистагм. Я понимаю, что все может произойти в любую секунду.

Я нажимаю кнопку на пульте управления креслом, чтобы разложить его в кушетку. Я лихорадочно открываю ящики шкафов и стола в поисках кислородных трубок и капельниц. Рвется пакет с порошком для остановки носового кровотечения. Все в ящике засыпано красным порошком. Здесь есть все — щипцы, расширители, полоски с антибиотиком для глаз. Нет только кислородных трубок и набора для интубации. Я громко ругаюсь. Начинаю вытаскивать полотенца, одеяла и тазики.

— Я рассказала Тому. Я рассказала ему все сразу же, как только он вернулся. Сама не знаю, почему я это сделала. Я люблю мужа. За десять лет, что мы женаты, я ни разу ему не изменила. Ни разу… Ни разу… до этого случая. Я люблю мужа… и он любил меня.

Я нахожу это. Свежий набор кислородных трубок остался в корзине с полотенцами на стойке. Я рву упаковку и ввожу трубки ей в нос. Теперь нужна капельница.

— Все будет хорошо. Все будет хорошо. Скажите, что вы приняли.

Похоже, я уже это знаю.

— Скажите, это было лекарство от депрессии?

Она кивает. Теперь нужно выяснить какое.

Сухость во рту, расширенные зрачки, неожиданная разговорчивость, покраснение кожи… похоже, я уже знаю.

Кресло привинчено к полу. Я не могу перекатить его во вторую смотровую. Женщина раскачивается, как дерево на ветру. Она вряд ли дойдет до палаты, если я ее поведу. Я выглядываю в коридор. Сестра выкатывает в зал каталку с пациентом на вентиляции легких. Она зовет другую сестру и указывает на меня.

На столе в зале я замечаю набор для интубации. Я бросаюсь к столу, хватаю его, возвращаюсь в палату. Женщина все еще говорит.

— Том сказал, что никогда не простит меня. Он сказал, что я его убила. Что я убила нас. Он забрал детей. Он забрал наших чудесных детей. Он сказал, что я больше никогда их не увижу. Я звонила родителям. Они уже разговаривали с Томом. Они бросили трубку. Собственные родители не захотели разговаривать со мной. Все навалилось на меня. И я это заслужила… Заслужила… Заслужила…

Неожиданно она останавливается и смотрит на меня глазами с расширенными зрачками, пытаясь сфокусироваться.

— Я заслужила смерть, и я умру, — говорит она.

И тут я понимаю, что это не крик о помощи.

Это прощание.

Она смотрит на меня, глаза ее расширяются. Я понимаю, что у нее галлюцинации. Страх искажает ее лицо. Она явно видит что-то неприятное.

Я хватаю ее руку, перетягиваю ее синим жгутом и ставлю капельницу. Она вырывается, пытается сопротивляться.

Слова так сливаются, что я с трудом ее понимаю.

— Скажите ему, что мне жаль. Мне так жаль. Если бы я могла изменить какой-то момент своей жизни, то только тот. Скажите ему, что я его люблю и мне очень жаль.

А потом это происходит.

Голова ее запрокидывается, словно она смотрит в небо, спина выгибается, мышцы сокращаются, начинается большой эпилептический припадок. Все тело ее содрогается, на губах выступает пена. Приступ.

Кулаком я бью по кнопке реанимации на стене.

До меня доходит, что я даже не знаю ее имени.

Над головой раздается сигнал реанимации.

Они прибегают. Мои товарищи. Они бегут на помощь. Неважно, что они устали, измотаны и обессилены в такой тяжелый день. Когда звучит сигнал реанимации, они бегут на помощь.

Черт, я так люблю их всех!

— Передоз, трициклические антидепрессанты, количество неизвестно, время приема неизвестно! — кричу я.