Он рассказывает, как она всегда говорила, что не хочет в дом престарелых. Как еще в юности они решили, что проживут всю жизнь на ранчо у подножия гор. Как они пообещали друг другу, что бы ни случилось, никогда не отправлять другого в город, под крышу, к беспомощным старикам, прочь от неба, простора и друг от друга. Он рассказывает, как каждую ночь, как только стемнеет, она кричит, плачет и бродит по дому. Это продолжается долгими часами. Ему приходится запирать ее в комнате, где нет мебели, только матрас на полу. Но даже тогда она стоит у двери и кричит. Всю ночь она колотит по двери кулаками и кричит про мексиканцев в комнате, которых видит только она одна.
Я отвожу его руку прочь и накладываю небольшую повязку на рану. Прижимаю ее так, чтобы кровь остановилась.
Я слышал эту историю много раз — от пожилых мужчин и женщин, от дочерей и сыновей. Я смотрю на старика. Плечи его поникли, словно он несет на спине здоровенного теленка. Этот вес заставляет его клониться вперед, к земле, и лишает его равновесия.
Как часто мы даем обещания, не зная, что именно обещаем! Нам кажется, что любовь и дисциплина могут преодолеть старость и болезни. Иногда это удается. Но чаще всего такие обещания становятся кандалами — кандалами вины, которые заставляют принимать неправильные решения и ведут к десятилетиям боли. Деменция — это самое страшное, эта болезнь питается обещаниями и чувством вины. Сталкиваясь с деменцией, я каждый раз вижу семьи, которым предстоит сделать невозможный выбор.
— Все хорошо, Шелли, — старик кладет руку ей на плечо.
И она тут же начинает кричать:
— Дэвид! Дэвид! Дэвид!
Она тянется вперед сломанной рукой и начинает махать ею. При каждом движении она кричит от боли, но продолжает махать. Мозг ее не связывает движение и боль.
— Дэвид! Дэвид! Дэвид!
Мозг ее похож на бычка, рога которого застряли в изгороди. Он трясет головой снова и снова, пытаясь освободиться.
Я смотрю на Эймоса. Он слегка краснеет.
— Дэвид — это ошибка. Это было давным-давно, — говорит он.
Я заставляю себя вновь перевести взгляд на женщину. Я стараюсь уважать приватность этого человека — судя по всему, это самая интимная тайна его семьи.
— Дэвид, это ты?
Женщина пытается подняться, но она пристегнута к доске и не может этого сделать.
— Черт! Теперь каждый день я должен слышать это имя.
Старик стискивает зубы, но потом его лицо смягчается.
Он протягивает руку и очень нежно гладит жену по голове жесткой, мозолистой ладонью.
— Все хорошо, Шелли. Все хорошо. Она кричит и сбрасывает его руку.
— Где Дэвид? Где Дэвид?
— Дэвид здесь. Все хорошо. Дэвид здесь.
Он гладит ее по голове, и лицо ее расслабляется. Я шагаю вперед, чтобы осмотреть ее.
— Лежите тихо, Шелли.
Я расстегиваю воротник и рукой в перчатке ощупываю ее шею. Другой рукой удерживаю ее голову, чтобы она не двигалась.
— Убери от меня свою руку, козел! — кричит женщина, и слюна летит из ее рта.
Эймос краснеет.
— Шелли! — сурово говорит он. — Шелли! Уважай доктора!
Кончики его усов подрагивают.
— Извините, док. Она не хотела вас обидеть.
— Все в порядке.
— Дэвид, — стонет женщина.
Я слушаю ее легкие. Тоны чистые. Сердце бьется громко и сильно. Я перехожу к животу.
— Убери свои лапы! — кричит женщина.
Неожиданно она издает крик дикого зверя, словно я забрался в ее дом через окно в три часа утра.
Она кричит так громко, что я отступаю. В ушах у меня звенит.
Отдергивается шторка.
— Док? — в смотровую заглядывает дежурная сестра.
— Все в порядке. Мы справимся.
Она пожимает плечами и уходит.
На лице Эймоса я читаю смешанные чувства стыда, любви, гнева, печали и безнадежности.
— Она была прекрасной женщиной, док, — он снова гладит ее по голове. — Самой красивой из всех, кого я знал.
— Дэвид, — снова твердит женщина.
— Мы вырастили троих детей и вместе занимались нашим ранчо. Когда-то у нас было более двух тысяч голов скота.
Я киваю. Подобная жизнь заслуживает уважения.
— Мы познакомились еще в юности. Я был наемным работником на ранчо ее отца, — он подкручивает ус, вспоминая то, что было миллион лет назад. — Я влюбился в нее с первого взгляда.
— Дэвид, — стонет женщина и тянется здоровой рукой к потолку. — Дэвид, где ты?
Эймос берет ее за руку и осторожно возвращает ладонь на грудь.
— Я два года служил на Тихом океане, воевал с японцами, — он смотрит прямо на меня. — А эта маленькая женщина управлялась с целым ранчо не хуже любого мужчины. Она воспитывала наших мальчиков как настоящих мужчин, чтобы я мог ими гордиться, — он сжимает кулак и снова подкручивает усы. — Я старался, чтобы ей было хорошо… Я так старался…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу