Вообще всё действие обоих «Диснейлендов» было подготовлено как раз реальными нашими с братцем акциями (мы обряжались в самодельные костюмы ниндзя, шпионили и проказили…) – сие отражалось в записках, даже может в дневниковых записях или подобии отчётов (по-моему, это не сразу был роман), которые я вёл, если не ошибаюсь, с 1 мая 1992 г. Потом нас едва-едва не поймали (чудом! – вот бы мы за свои «диверсии» – ставшие почти уж без кавычек! – нарвались на очень крупные атата!), и мы не стали долее играть в «Неуловимых мстителей» и сразу прекратили. Наверное, вскоре после этого я начал роман «Russian Ninja», но не хватило духу и сил, да и текст, сами видите, довольно беспомощный. Всё это сообщаю не для того, чтобы похвастаться и напустить вам в глаза какой-нибудь пыли, а просто вспоминаю, констатирую факты – ведь так и было…
Тематика произведения, надо сказать, действительно специфическая. Подзаголовок «О становлении российского фермерства», в принципе, соответствует действительности, но даёт нам не так много, как в нём торжественно заявлено. Это всё равно, что гениальный судя по всему (напр., по первой экранизации) «Тихий Дон» читать как повествование «о становлении» – «о коллективизации у казаков и о борьбе („их“) с контрреволюцией». Вторую тему можно было бы обозначить как «о кризисе (советской) школьной системы» и произведение рекомендовать для ознакомления работникам наших приснопамятных школ. Ведь автору уже сейчас понятно, что не избежать ему упрёков в натурализме изображения, а вместе с тем в его же, натурализма, искажённости, извращённости, да и вообще общей негуманистичности или даже откровенной (по другим источникам, сокровенной) антигуманности самого создателя произведения, причём во первых рядах зачнут выступать именно людишки из этой категории (перед ними я и привык оправдываться). Заявляем сразу: всё это неправда, мы утверждаем традиционные гуманистические ценности. Впрочем, очевидно наверно, что и на «становление» и на «разложение» молодому автору довольно-таки наплевать, что для него важнее всего личность (и больше всего своя собственная, в чём он подражает своему герою), а с остальным (более глобальными и значимыми процессами!) критики-кьрётики уж разберутся.
Так, наш друг Виктор Iванiв, хоть и не критик, а настоящий поэт, выдал рецензию на мой первый роман и на первый роман Наташи Ключарёвой «Россия: общий вагон» под названием «На фуражке моей серп, и молот, и звезда» с подзаголовком «Новые радикалы и новые мученики» (!). И то, что он пишет там об «Echo», можно отнести и к рассматриваемой нами повести: «В начале 90-х годов… последние дни переживает советская школа – ослабленный механизм подавления изблёвывает один за другим шаблоны массового сознания. Школьный фольклор является, прежде всего, лексикой травмы, и это – одно из составляющих школьного театра насилия. Сколько его безымянных, безгласных жертв разбрелось по земле! Насилие идёт от игры – от невинной „американки“, где проигравшего поворачивают спиной, заставляют садиться на колени и стараются попасть в него футбольным мячом. Меновая ценность союзной монеты ещё не девальвирована – так юбилейный рубль обменивается на коллективное гомосексуальное изнасилование – такова печальная история одного мальчика». Я всё думал насчёт гомоизнасилования, и понял вроде, что оно символическое, а не реальное (хотя и таких полно), и понял ещё, что всё равно, хоть вроде и не должен был бы страдать особой гомофобией виртуально, не могу его соотнести с собой даже символически. Возникает вопрос: что же тогда сделала со мной ненавистная «барда», школьная система?! Неужто, как выражается мой старший товарищ, бывший педагог, и кстати, заслуженный и любимый учениками, «хрен уже довольно близко к заду поднесли», и всё? Да нет, насилие было (в широком смысле, конечно, а не сексуальное, и в нешироком – не только символическое), но не было никакого релакса и инджойитинга (если только в обратном, символическом, мазохистски-художеском смысле??!!…) – были сопротивление и контрмеры – как раз то, что описано, и то, что написано.
Вот какие пассажи сразу бросились мне в глаза, когда я попытался худо– бедно ознакомиться с наследием ситуанистов, можно сказать, предшественников (поскольку самый знаменитый из них, Ги Дебор, автор термина «общество зрелища»). «Что это за иллюзия, – задаётся вопросом Р. Ванейгем в трактате „Революция повседневной жизни“, – которая не позволяет нашему взгляду разглядеть разложение ценностей, развал мира, фальшь, разъединённость? Может это моя вера в собственное счастье? Вряд ли! Подобная вера не может выстоять ни анализа, ни приступов боли. Скорее это вера в счастье других, неиссякаемый источник зависти и ревности, который негативным путём даёт нам чувство того, что мы существуем. Я завидую, значит я есть. Определять себя по отношению к другим, означает определять другого. А другой, это всегда предмет. Поэтому жизнь измеряется по шкале пережитого унижения. Чем больше кто-то выбирает своё унижение, тем больше он „живёт“; тем больше он живёт упорядоченной жизнью вещей (выделено нами. – А. Ш.). В этом хитрость овеществления, благодаря которой она просачивается, словно кислота в варенье».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу