Джонатан Франзен - Конец конца Земли

Шестеро бедуинов, всем чуть за двадцать, разбили шатер в реденькой акациевой роще, вокруг которой на все четыре стороны под палящим сентябрьским солнцем протянулась пустыня. Молодые люди прочесывали рощицу, вооружившись пневматическими винтовками и дробовиками, хлопали в ладоши, пинали песок, чтобы вспугнуть притаившихся в кустах птиц. Роща притягивала перелетные стаи: всех птиц, которые умудрились в нее залететь, независимо от вида, размера и природоохранного статуса, убивали и съедали. Для молодых людей охота на певчих птиц была убежищем от скуки, предлогом потусоваться с друзьями, провести время за мужским занятием. Еще у них был генератор, компьютер с фильмами категории В, зеркальная камера, очки ночного видения и автомат Калашникова – чтобы пострелять для забавы: все они происходили из обеспеченных семей.

Среди утреннего их улова, нанизанного на проволоку, точно рыбки, были горлицы, иволги и крошечные славки. Мяса что в славке, что в иволге всего ничего, но перелетные птицы, готовясь к долгому осеннему путешествию, накапливают запасы жира, желтые дольки которого проступили на их брюшках, когда охотники ощипали добычу. К дичи подали рис со специями; получилось отменное угощение. На Ближнем Востоке считается, что иволги увеличивают потенцию (мне сообщили, что их называют «натуральной виагрой»), но, поскольку виагра мне без надобности, я ограничился горлицей.

После обеда в шатер вошел охотник с трясогузкой, которая на моих глазах прыгала по песку. Мертвой она казалась еще меньше, чем была живой. «Бедняжка», – сказал другой охотник, и все рассмеялись. Он пошутил для западного гостя.

По пустыне египтяне теперь разъезжают не на верблюдах, а на джипах, поэтому осенью, в разгар охотничьего сезона, птицеловы обследуют практически все деревья или кусты приличного размера, как бы далеко те ни находились. В некоторых районах иволг ловят, чтобы сдать посредникам для заморозки или перепродажи в страны Персидского залива. Бедуины обычно добычу съедают, дарят друзьям или соседям. В лучших местах, таких как оазис Аль-Магхра, где собираются десятки птицеловов, за день один охотник может убить свыше пятидесяти иволг.

Я побывал в Аль-Магхре уже в конце сезона, однако приманки (обычно это мертвый самец на палке) по-прежнему привлекали стаи иволг, и охотники редко промахивались. Учитывая, сколько там было охотников, вполне вероятно, что в одном только этом оазисе каждый год убивают пять тысяч иволг. А если прибавить сюда добычу в других уголках пустыни и на побережье (поскольку там иволга тоже считается ценным трофеем), ущерб, который наносят популяции птиц в Египте, составит значительную часть от двух-трех миллионов европейских гнездящихся пар. Получается, каждый год в сентябре огромное количество разноцветных птах с широкими зимним и летним ареалами достается горстке сытых скучающих охотников, которым требуется натуральная виагра. И даже если кто-то из них использует для убийства иволг незарегистрированное оружие, то остальные никаких законов не нарушают.

Встретил я в оазисе и нищего пастуха, который не мог позволить себе дробовик. Они с десятилетним сыном развесили на деревьях четыре сети и ловили в основном мелких птиц типа мухоловок, сорокопутов и славок. Поэтому сын очень обрадовался, когда ему удалось загнать в сеть великолепного золотисто-черного самца иволги. Он со всех ног кинулся с добычей к отцу, с гордостью крикнул: «Иволга!» – и перерезал птице горло. Чуть погодя мимо нас порхнула самка, и я подумал, что это, возможно, безутешная вдова убитой иволги. Пастушонок погнал ее к завешанной сетью пальме, но птица в последнюю секунду облетела дерево и направилась в пустыню, на юг. Мальчишка помчался за ней и крикнул ей вслед: «Чтоб тебе пусто было!»

Большинство бедуинов, с которыми мне довелось общаться, уверяли, что не стали бы убивать птиц аборигенных видов, тех же удодов и малых горлиц. А вот перелетных птиц, как и прочие охотники Средиземноморья, считали законной добычей, – как говорили албанцы, «это же не наши птицы». И хотя все египетские охотники, с которыми я познакомился, признавали, что за последние годы количество перелетных птиц сократилось, лишь некоторые предположили, что причиной тому, возможно, перелов. Кто-то винил изменение климата; особенно популярна теория, что птиц отпугивает интенсивное электрическое освещение на побережье. (На самом деле свет скорее привлекает птиц.) Сокращение численности птиц вызывает у всех сожаление, однако же задуматься не заставляет. Мой каирский гид по пустыне рассказал, что бедуины, когда едва не истребили в окрестностях дроф-красоток (вопреки заверениям, что будто бы не охотятся на аборигенных птиц), очень об этом жалели. «Дело не в том, что охотникам все равно, – пояснил мне гид. – Но если дрофы вернутся, их снова перестреляют».