Джонатан Франзен - Конец конца Земли

В Черногории, граничащей с Албанией, Шнайдер-Якоби показал мне обширные солончаки в Улцине. До недавнего времени черногорские охотники истребляли здесь птиц точно так же, как их соседи в «природоохранных» зонах Албании, до которой отсюда всего несколько миль, но благотворительный Центр по защите и изучению птиц в Черногории нанял одного-единственного егеря, тот сообщает полиции о браконьерах, и впечатляющие результаты не заставили себя ждать: насколько хватает глаз, всюду птицы, тысячи цапель и уток, которые добывают себе корм. Никогда еще весенняя миграция, наблюдать за которой и без того интересно, не будила во мне такого душевного трепета.

– Евразия не может себе позволить такой черной дыры, как Албания, – заявил Шнайдер-Якоби. – Мы слишком хорошо умеем убивать птиц, но по-прежнему не знаем, как создать в Европе систему, которая позволит им выжить. Пока что ничего, кроме запрета на охоту, не работает. Если в Албании перестанут охотиться на птиц, там возникнет лучшее место обитания в Европе. В Каравасту будут приезжать полюбоваться на отдыхающих журавлей.

Ситуация в Албании небезнадежна. Многие молодые охотники отдают себе отчет в необходимости перемен; чем активнее будет просветительская деятельность по вопросам окружающей среды, чем серьезнее увеличится приток иностранных туристов, тем больше будет спрос на нетронутые природные территории, и если правительству удастся обеспечить порядок в охраняемых районах, популяция птиц быстро восстановится. Я отвез того охотника-любителя с женой в Каравасту, показал им уток и цапель на одном заповедном пруду, и женщина воскликнула с гордостью и радостью: «Мы и не знали, что у нас водятся такие птицы!» [13] Вскоре после моего визита мужчина продал ружье. А через два года, после публикации этого эссе с фотографиями Дэвида Гуттенфельдера в журнале «Нэшнл джиогрэфик», правительство Албании объявило двухлетний мораторий на охоту, который затем продлили еще на пять лет. Правда, бороться с браконьерами по-прежнему непросто. ( Прим. авт. )

Однако чем дальше на юг, тем меньше надежды. В Египте, как и в Албании, и историческое прошлое, и политика не способствуют охране природы. Формально государство подписало несколько международных соглашений по охоте на птиц, но давнее возмущение европейским колониализмом, усугубившееся из-за напряжения вокруг Израиля и осложненное конфликтами между традиционной мусульманской культурой и дестабилизирующими свободами Запада, отбило у египетского правительства желание их соблюдать. Тем более что в результате египетской революции 2011 года полицию фактически аннулировали. Новый президент, Мухаммед Мурси, вряд ли мог требовать неукоснительного соблюдения закона. Ему досталась нищая (хотя и не голодающая) страна с населением в девяносто миллионов человек, в национальную ткань которой некоторые этнические группы так до конца и не удалось вплести, например, тех же бедуинов. У президента были заботы поважнее охраны природы [14] В июле 2013 года Мурси свергли. С тех пор он сидит в тюрьме. ( Прим. авт. ) Мурси скончался 17 июня 2019 г. ( Прим. перев. ). .

В Северо-Восточной Африке, в отличие от Балкан, существует древняя, богатая, непрерывающаяся традиция ловли перелетных птиц всех видов. (Бытует предположение, согласно которому упоминающиеся в Библии чудесные запасы мяса, спасшие народ Израиля в Синайской пустыне, не что иное как перепелки.) Пока обычаю этому следовали с помощью традиционных методов – самодельных сетей, палок, покрытых клеем, и силков из тростника, – а добычу перевозили на верблюдах, ущерб, наносимый гнездящимся в Египте птицам из Евразии, пожалуй, был вполне восполним. Беда в том, что новые технологии позволили существенно увеличить объем добычи: традиция-то никуда не делась.

Наибольшее отчаяние вызывает, пожалуй, вот какой культурный вывих: египетские охотники не видят разницы между ловлей птиц и рыб. (В дельте Нила тех и других даже ловят одними и теми же сетями.) По представлениям уроженцев Запада птицы обладают харизмой, то есть эмоциональным и даже этическим статусом, которого рыбы лишены. В пустыне к западу от Каира, отдыхая в шатре с шестью молодыми бедуинами-птицеловами, я заметил прыгавшую неподалеку по песку желтую трясогузку. Реакция моя была эмоциональной: я видел крошечное, доверчивое, прелестное существо, пролетевшее несколько тысяч миль над пустыней. Сидевший рядом со мной охотник среагировал иначе: схватил пневматическую винтовку и выстрелил. А когда трясогузка упорхнула, целая и невредимая, воспринял это так, словно рыба сорвалась с крючка. Я же почувствовал редкое облегчение.