Майкл Задурьян - В погоне за праздником

– Элла! Что случилось?!

Я пока не оборачиваюсь к нему – опасаюсь, как бы мой гейзер не начал извергаться во второй раз, и пыхчу из всех сил, стараясь заглушить не слишком музыкальные звуки, чтобы не встревожить Джона. Плоховато стараюсь.

– Элла! – Он вскакивает и направляется в сторону ванной. – Я тебе принесу воды.

Вдыхаю и поворачиваюсь проследить, куда он идет. Он сразу же, не затрудняясь, отыскал ванную. Видимо, если ты принимаешь какое-то место за свой дом, то знаешь, где в нем ванная комната. Возвращается со стаканом воды.

– Выпей. Посмотрим, не станет ли лучше.

– Холодная?

– Комнатной температуры. Ничего. Пей.

Я пью теплую воду, думая, меня опять вывернет, но вода удерживается в желудке. И тошнота проходит.

– Лучше тебе?

Я киваю. Приятно, когда он так заботится и тревожится обо мне. Давно уже он не ухаживал за мной, только я за ним.

– Отчего тебе поплохело, как ты думаешь?

– Вчерашний обед, – отвечаю я. – Наверное, оказался слишком тяжел для моего желудка.

Он не помнит, что было вчера, не помнит, что мы ели, вообще ничего не помнит. Он ложится рядом со мной, и несколько минут мы просто вместе молчим.

Потом я встаю – все еще немного шатко, – наливаю в кувшин для льда теплую воду, вытаскиваю из своей сумки для ночевки маленький баллончик “Лизола”, собираю оставшиеся полотенца и, как могу, прибираю за собой.

Я бы с удовольствием провела весь день в этой прекрасной гостинице, но знаю, что нужно двигаться. Звоню портье, прошу помочь с вещами. Выезжать полагается до 11.00, но я пускаю в ход обаяние старой леди (“О, простите, пожалуйста. Мы совсем забыли. В нашем возрасте такое часто случается”), и удается увильнуть от оплаты вторых суток. На языке у меня вертится совет – горничным надо бы применить моющее средство покрепче для ковра около кровати, – но, пожалуй, правильнее нам будет уехать, пока не возникло проблем.

Мы возвращаемся на шестьдесят шестое в “Историческом железнодорожном округе” Флагстаффа. Вскоре шоссе вновь превращается в дублера автострады. Прошлой ночью мне так не терпелось попасть в Диснейленд, что я готова была до конца мчать по скоростной трассе, но сегодня передумала: с нами все не так уж плохо. По крайней мере, пока. Чувствую себя лучше, поспав, пусть хоть несколько часов. Но, боюсь, Большой каньон мы осматривать не станем.

Итак, мы поворачиваем не направо, к каньону, а налево, чтобы ненадолго заскочить в город Уильямс – просто ради старой памяти. Нынче он малость оскудел, но я с радостью отмечаю, что “Стейкхаус Родс” по-прежнему на своем месте. Однажды по пути в каньон мы заглядывали туда. Здоровенная коричневая с белым статуя быка так и стоит на дорожке перед входом – фирменный знак ресторана. У них даже меню в форме коровы. Мысленно я добавляю быка в список гигантов, попавшихся нам на Матери всех дорог.

Примерно через двадцать миль мы оказываемся в маленьком городке Эш-Форк, и я замечаю – ну конечно – ресторанчик под вывеской “Столовая шоссе 66”. И салон красоты “Десото” со старой лилово-белой машиной на крыше. Что она там делает, знать не знаю. Чаще всего нам попадались длинные, выжженные солнцем участки, заполненные обработанным камнем. Один пыльный акр за другим – фактурный плитняк, изжелта-коричневый, выбеленный, серебристый, грубо вырубленный или уже заглаженный. Лежит на земле, на подпорках, даже составлен вертикальными неровными рядами, словно дюжина городов, сгрудившихся на линии горизонта. В каком-то из путеводителей сказано, что Эш-Форк зовется “всемирной столицей плитняка” (сомнительное достоинство). Один участок сплошь заставлен огромными, просто нечеловеческих размеров стелами. В особенности два гигантских белых камня собирают на себе солнечный свет, почти его поглощая, – почти, но не совсем. Слишком ярко, даже в моих темных очках. Приходится отвернуться.

Джон притих, тоже хорошо. Я достаю мобильный телефон и набираю номер Кевина. Он как раз в это время возвращается с работы.

– Алло?

– Кевин. Это мама.

– Мам! Слава богу. Ты как?

Такой взволнованный голос. Укол совести – зачем же я заставляю мальчика страдать? – но выбора у меня нет.

– У нас все хорошо, милый, – преувеличенно бодро чирикаю я. – Все просто замечательно.

Старая жирная лгунья. Вот кто я.

Голос Кевина, обычно густой баритон, поднимается почти до визга:

– Мама, доктор Томашевски считает, что тебе нужно немедленно вернуться домой.

– Неужели? Ну так скажи доктору Тому, чтоб не лез в чужие дела, черт бы его побрал.