Владимир Шапко - Переезд на юг

Ушла на кухню и принесла чайник и печенье в плетёнке. Поставила. Гости вытирались платками.

Снова ушла, вернулась с винегретом и тремя тарелками. Молча расставила. Гости всё вытирались, разглядывали стены.

Когда вернулась в третий раз (с закусками в обеих руках) – на стол выпорхнула пузатая бутылка вина. Вроде перепёлки. Непонятно откуда. Будто сама по себе. Не имела к друзьям никакого отношения.

Кузичкина не выдержала, рассмеялась:

– Ну вы и фокусники! Вам надо в цирке обоим выступать.

Да, мы такие, Маргарита Ивановна, смеялись и кореша. Мол, мы – ух!

Быстренько открыли бутылку, разлили, подняли бокалы:

– Ну, Маргарита Ивановна, с Новым годом вас ещё раз!

(Да сколько можно! – пятое число! Но чокнулась.)

Выпили. Вино хорошее. Ценитель Агеев выбирал. Не Табак. Тот больше спец по водке. А, алкаш? – уже подталкивал друга Агеев. – Давай начинай. Здесь сложно будет тебе нажраться. Оправдывайся, пока дают. Пока разрешили.

И Табашников откашлялся и дал соло. Но как всегда, не в ту степь:

– Всё-таки сложно нам с Геннадием представить, что вы, россияне, можете валять дурака целых восемь рабочих дней.

Вот сказанул. Кузичкина не знала, что ответить.

– Да, да, Маргарита Ивановна! Наш хан никогда бы не допустил такого, а ваш царь – пожалуйста. – И замолчал. Высказался. Опять – до дна.

Но Агеев подхватил палочку, выручил, побежал:

– А всё почему, Маргарита Ивановна? – Каверзный вопрос учителя в школе. Школьнице с косичками. И тут же объяснение: – А всё потому, что людям всё равно негде работать. Так пусть дома сидят пол-января. На законном основании.

И тоже замолчал, цепляя сопливый грибок вилкой. Однако выводы у двух казахстанцев. О-оригинальные. Никакой дурак такого не выдумает.

– Да я вообще-то уже хожу на работу. Два раза была.

– Э, нет, Маргарита Ивановна, – тут же подрезал Агеев. – Вы ходите в частном порядке. По своей инициативе. А по закону – никто не работает. Никто. Негде работать. Молчаливое большинство сидит дома. На законном основании. Все улицы пустые. Вот закончится отпущенное по закону – и вновь начнут рыскать. Строительные шабашки искать. Кому бы чего сколотить, из кирпича поставить. Все заводы-то – как дырявые брошенные миражи. А семьи кормить надо.

Прошло за обедом с полчаса. По-прежнему говорили мало. Даже Кузичкина не барабанила. Вино не спасало – не водка. Висела над всеми какая-то неопределённость. Говорить, собственно, было не о чём. Перескакивали с пятое на десятое. Агеев поглядывал на влюблённых. Не знал, как слинять, сохранив лицо.

Когда в кармане мужа зазвонила Мария Агеева и вместо всегдашнего разноса спросила сердито «ну как, помирились они (Лаура и Альберто)?» – это было спасенье. Агеев тут же мастерски сыграл для влюблённых подкаблучника мужа:

– Ну что ты, Маша, прости. Всего час только, как и ушёл. Всё, всё, лечу домой. И в кухню заскочу. Не волнуйся. Ну всё. Пока. (Агеева, надо думать, офонарела от такого ответа, ничего не поняла.)

Вот, наглядно захлопнул артист мобильник. Одна с детьми. Разрывается. Без меня – никак. Жаль, но придётся уходить.

Поднялся.

Табак запаниковал. (Как? Опять один? С женщиной?) Вскочил было с явным намереньем ускользнуть. Но Агеев жестко посадил его, проявив недюжинную силу – сиди, ты нужен здесь. И пошёл впереди хозяйки в прихожую, безжалостно бросив друга.

Табак поспешно налил и выпил полстакана вина. Марочного. Но разве эта моча поможет?

А, была не была, пропадать, так с музыкой! И едва женщина вернулась – вскочил и впился в её губы. Как электрический ток. По-киношному. Кузичкина мычала, трясла головой, но не отпускал. Наконец, сам отпал. И откинулся на диван, не вмещая в грудь воздух. Самоубийца кит, выкинувшийся на берег.

– Сумасшедший, – хихикала Кузичкина, уже выдергивая откуда-то постельное бельё.

После не давала спать. Хитрым указательным пальчиком выписывала на груди его всякие вензеля. Посмеивалась, задавала дурацкие вопросы, типа «когда и с кем у тебя было в первый раз». Наваливался сон, но всё равно пробивались слова: «А с немкой, с немкой как у тебя было, расскажи, расскажи». Трясла: «Ну не спи, пожалуйста!» Понял, что вздремнуть не даст – сел и сказал, что нужно в туалет. Стеснительно, отвернувшись, надевал свои трусы-юбки. Вот ещё тоже незадача. Явился к женщине в таких флотских трусах.

Кинулась вперёд, что-то убрала в ванной, спрятала. Ладно, хоть следом не влезла. И на том спасибо. Защёлкнул задвижку.

В зеркале мрачно смотрел на большое лицо с ноздрями. На примятую, с глубоким узором щеку. Откуда узор? Ведь не спал. Не давала спать. Всё время будила. А ещё говорила, главное, что диван – трансформер. Будешь спать как на воздушной подушке. (Это после того, как чуть не переломал его, раскладывая. Сама же – мгновенно раскинула.)