Александр Бушков - Месяц надежды [litres]

– В Центральный парк пойдем, – понятливо подхватила Оля. – Меня дедушка чуть ли не каждый год туда водил. – Она хмыкнула. – А когда мне стукнуло шестнадцать, настоял, чтобы я надела, как он выразился, мини поотчаяннее и блузочку позавлекательнее. Демонстрировал меня с гордостью знакомым и говорил: во, внучка выросла! Скоро замуж отдавать буду, и непременно за погранца! Меня три раза пьяные пограничники приглашали танцевать, но все было культурно, без хамства и лапанья. Значит, пойдем? Ты ведь будешь в наградах?

– Говорят «при наградах», – мягко поправил он ее. – Буду, конечно. Уж в такой-то день – святое дело.

– А фуражку свою на меня надевать будешь? Я же знаю, что так положено, столько девушек в фуражках видела.

– Обязательно, – сказал он.

Оля встала и сказала:

– Я пойду щи поставлю и пироги в духовку. Тесто, врать не буду, магазинное, но хорошее. А с луком и яйцом ты любишь, я помню. А вот потом, фыркай не фыркай, я тебе в комоде все аккуратно уложу, времени на это хватит. Хотя есть у меня подозрения, что без меня ты опять прежний раскардаш наведешь.

Вскоре после ее ухода Алексей почувствовал, что на него накатывает, и даже удивился чуточку. Слишком уж большой промежуток был между последним разом и сегодняшним днем.

Механизм был отработан за несколько лет. Он пошел в кухню, за спиной у Оли, хлопотавшей у духовки, тихонько открыл холодильник, извлек непочатую бутылку любимого «Баллантайнза», который был всего на три года младше его девушки, и на цыпочках вышел. В спальне Алексей опять-таки действовал привычно. Он откупорил бутылку, сделал добрый глоток, поставил ее на пол рядом с кроватью и положил на пузо гитару. Медленно подступал нужный настрой души. Для ускорения процесса Гартов сделал еще один глоток, поосновательнее.

Оля вошла, когда он ставил бутылку на пол, и удивленно уставилась на него.

– Леша, с тобой все в порядке? Я тебя никогда таким не видела. Чтобы ты вот так…

– Олечка, успокойся, – сказал он как мог убедительно. – Ничего страшного. Ну вот накатывает на меня два-три раза в год такое. Словами неописуемое. Ты не волнуйся, это всегда проходит мирно и благолепно. Я сам себя песнями под гитару услаждаю, вискарь посасываю, пока не вырублюсь. А завтра отопьюсь чайком и буду как огурчик. Веришь?

– Верю, конечно. Если уж тебе так нужно и ритуал отработан, то валяй. Только я кое-какие правки все же внесу. – Она вышла.

За то время, что ее не было, Алексей успел еще отхлебнуть, взял первые аккорды и начал думать, с чего бы начать концерт для самого себя.

Оля вернулась с большой тарелкой. На ней нарезанная колбаса, сыр, маринованные огурчики, сразу видно, от бабушки Веры, лучшие на базарчике. Между колбасой и сыром стояла стопка.

Оля опустила тарелку на столик у кровати, переправила туда же бутылку с пола и спросила:

– Леша, ты можешь сделать мне приятное?

– Завсегда и с превеликим удовольствием, – сказал он, уже чувствуя, как растекается по жилочкам приятное тепло крепостью в сорок пять градусов.

– Если уж иначе нельзя, то пей, но с закуской и не с полу. Потому что так ты на алкаша похож, и очень мне неприятно такое видеть. Я тебя всегда совершенно другим знала.

Начни она требовать непререкаемым тоном, словно супруга с многолетним стажем, то он, очень даже возможно, не стал бы ломать устоявшуюся традицию. Но именно такой ее голос его и взял, грустный, сожалеющий, полный совершенно искренней, неподдельной заботы. Алексей не хотел потерять хоть капельку ее уважения, потому и капитулировал.

– Есть, генерал, сэр, – сказал он и добавил нерешительно: – Но понимаешь, в завершение процесса я всегда привык отрубаться. А с закуской – кто его знает.

Оля спокойно сказала:

– Если не вырубишься, я тебе еще бутылку принесу, честное слово. Коли уж таким непременно должно быть завершение процесса.

Он ей верил, поэтому, ворча про себя, налил стопку, отправил ее по принадлежности, закусил бутербродом из колбасы с огурчиком.

– Вот и умница, – сказала Оля, улыбнулась ему, отошла к комоду, выдвинула остальные ящики. – Леша, ты, пожалуйста, ляг ногами ближе к стенке. Я все буду на кровать выкладывать, а уж потом сортировать.

Он подчинился и подумал мельком, что эта девочка непонятно каким образом ухитрилась приобрести над ним некоторую власть, но вот диво, нисколечко не возмутился, что непременно случилось бы в прошлые разы, когда очередная подружка пыталась перекроить что-то по-своему. Видимо, в том-то все и дело, что сейчас это была не очередная подружка, а его девушка.