Михаил Зуев - Седьмое дао дождя

— Здравствуй, папа!

На что Эл, отвлекаясь от работы по укладке каменных блоков, недовольно говорит:

— Мал ты еще, подрастешь, вот тогда приходи, мол — меня сменишь.

На что мальчик говорит:

— Конечно, папа, обязательно приду!

Но — не приходит уже никогда. Это не потому что сын у Эла плохой, а потому что на уровне первого этажа очень скоро разражается очередная война, и мало кто с войны той возвращается назад.

Зато на уровне пятьсот шестого работа кипит. Правда, народ постарел, и бегает не так резво, но, тем не менее, строительства никто не бросает. Периодически появляются гонцы с депешами от архитектора. Из депеш тех явствует, что архитектор сменился, потому что старый ушел в мир иной, но строительство продолжается, и все идет по плану, и — так держать! Потом и депеши заканчиваются, но каменных блоков заготовлено достаточно, сноровки — за годы — не занимать, и стройка кипит.

Ну а тем временем соратников Эла становится все меньше и меньше. Все чаще и чаще на уровне семисотых этажей горят погребальные костры, и все медленнее и медленнее оставшиеся старики прилаживают каменные блоки друг к другу.

И вот в один день блоков остается ненадолго, и нет новых. Старики недоумевают, но размышлять некогда, потому что работать надо. И невдомек им, что внизу после третьей уже по счету войны — совсем другое государство, и другие люди, и другие идеи, да и язык совсем другой. От первого до сто пятидесятого селят туристов, сделали там отель с ресторанами и бутиками. Сделали бы и выше, да со сто пятьдесят первого до сто восьмидесятого обвалилась лестница, и путь наверх (да и вниз) теперь закрыт.

На семьсот пятнадцатом Эл остается один. Впервые за долгую жизнь он садится на груду камней, и нет у него желания выкладывать из каменных блоков стены. Эл думает о жизни, но размышления его расплывчаты, ибо в старости память его неточна, и уже не ведает, что привело его на башню. Правда, зрение обострено старческой дальнозоркостью, но семьсот пятнадцатый так высоко, что до земли взглядом не достать, да и голова при этом кружится нешуточно.

Возникает, правда, у Эла идея — спуститься, вспомнить, разобраться, что к чему. Но, увы, понимает Эл, что в одиночку пути назад ему нет. А, еще немного посидев без движения, становится понятно — что и незачем.

А тут мы с тобой, читатель, оставляем и Эла, и древнее царство, три-непонятно-какое государство, где некогда жило много-много людей, не то в туниках, не то в набедренных повязках. Пора нам закругляться.

И опять (теперь, надеюсь, в последний раз) слышу я твой недовольный возглас, читатель:

— А в чем же смысл?! Зачем ты так долго морочил мне голову историей какого-то умалишенного Эла, строившего непонятно зачем непонятно где непонятно какую идиотскую башню?

И отвечаю тебе с поддевкой, вопросом на вопрос:

— Ха-ха! Ты-то сам, читатель, ты-то — на каком этаже сейчас будешь?

Что? Не слышу? Что-что?! Я сам — на каком этаже? Это ты, читатель, меня спрашиваешь?!

Не скажу.

Как-то летним вечером возвращался человек с работы. Пешком шел, поздно, да еще и под дождь попал. Шел он и про себя негодовал — надо же так глупо попасть под дождь! А все потому что зонт остался в машине, а машина осталась в ремонте. В общем, день-то был ничего, но вот дождь вечером все испортил. А уже, надо сказать, смеркалось, и было прилично темно. Хотя лужи еще обходить можно было.

Так вот, идет человек, ворчит что-то про себя. А идти далеко, от метро кварталов восемь, никак не меньше. Идет он себе, идет, сначала ворчит, а потом вроде и напевать под нос начал. Настроение, видать, получше стало.

А тут в сгущающихся сумерках — белеет что-то под кустом. Недалеко, на газоне. Человек он был серьезный, не привык за всякими пустяками шастать по газонам. Но вдруг с ним словно что-то случилось — дай, думает, посмотрю, что же там под кустами белеет?!

Подходит — мать честная! — и прям, что-то лежит под кустом. Наклонился, поднимает — тяжелое что-то, скользкое. Но теплое, и пахнет приятно. Присмотрелся получше — и ничего же себе! Крылья! Настоящие крылья.

Постоял: бросить — не бросить... Вроде бы и ни к чему, а выбрасывать жалко. Ладно, думает, если уж крылья сами в руки идут, так почему бы и не взять. Тем более рядом никого нет; никто не бегает, не причитает, что крылья, мол, потерял.

Взял человек крылья в охапку и пошел дальше. А там уже и до подъезда недалеко, всего два квартала осталось. Тут дождь как врежет — а человеку все нипочем, руки поднял, крыльями укрылся. И тепло, и сухо. Да и пахнут приятно.