В верхний конец палочки, перпендикулярно длиннику, воткнута стальная игла. На ней — пропеллер, ограниченный спереди и сзади цилиндрическими кусочками пробки.
Лопасти пропеллера — само загляденье. Резала их рука твердая, в движениях строгая, скупая и уверенная. Пропеллер создан целиком из мягкой сосны, с соблюдением всех нужных форм и углов; вырезан без дрожи в руках и ошибок. После обласкан он, верно, мелкой шкуркой. И с первого раза сделан так, что отзывается сумасшедшим вращением на мельчайшее дуновение ветерка.
А сзади к пропеллеру хвост приделан — для слежения за направлением ветра. Хвост из тонкого картона, ножницами покромсанного, акварелью наподобие петушиного хвоста расцвеченного; сверху тонким слоем лака покрытого. Брызги краски да лака потеки — свидетели творческого процесса и победы над материалом. И сопение громкое — да вот же оно, тут как тут!
Вертится пропеллер, издавая тихий прерывистый звук, рассекая лопастями мерное движение набегающего с моря ветерка. Поворачивается за движением хвоста. Следит за чем-то невидимым, непонятным.
Он живой. Он на большую стрекозу похож. Неповторимый. Хрупкий. Совершенный.
Жаль, увидеть некому. Сколь хватает взгляда, побережье песчано и пустынно.
Стакан, до самых краев наполненный молоком, на глазах стал превращаться в гриб. Ровная секунду назад матовая поверхность заколыхалась, вздулась, вся пошла нервными, неровными волнами. Желеобразной полусферой молоко выскользнуло из стеклянного цилиндра, стало большим шаром, тут же разделилось на множество шаров поменьше — и млечный путь начал путешествие по кабине.
Гравитрон, подумал мужчина. И второй раз за последнюю неделю. Теперь Коалиция не отвертится. Они ответят за разгильдяйство. Они зачтут мне сломанный график. Они заплатят штраф. Они добавят нам отпуск. Теперь не от-вер-тят-ся. Я раздену их по полной.
Мужчина недобро усмехнулся сквозь нависшие усы, перевернулся в медленном сальто через голову, на ходу соображая, где здесь теперь пол, а где — потолок, и, наконец, сообразив, надавил на кнопку интеркома.
— Милая, это всего лишь гравитрон.
— Я поняла, — отозвался мелодичный голос, словно позванивающий веселыми колокольчиками и искрящийся смешинками, скрытыми в уголках рта.
— И что ты намерен делать теперь?
— Сначала... Сначала мы починим этот чертов гравитрон. Потом —
нагоним график и встанем на наше место в конвое. Ну а пото-о-ом, — он с наслаждением протянул долгую гулкую гласную, — я раздену их по полной, и мы сможем целый год никуда не летать. Представляешь? Год. Год вместе! На Земле! Только ты, я и Малыш.
— Представляю, — сказала женщина, — но ты не особо хорохорься. Во-первых, половина уйдет на адвоката. А во-вторых — не забывай, еще пять лет назад Коалиция запрещала летать семьями. Неужто забыл?
— Не забыл, — буркнул мужчина в ответ, и его нависшие усы придали лицу необычайно серьезное выражение. Еще бы не помнить. Малыш родился как раз через год после того, как семьям разрешили летать вместе.
— Ладно, — сказала женщина, — мне пора вынимать обед из духовки. Придется его по кусочкам теперь сеткой ловить, что ли... — легкий оттенок недовольства проскользнул в ее голосе. — Ну ладно, топай в спускаемый, к панели гравитрона, а я пока разбужу Малыша.
***
Мамино лицо прорезало сладкий сон совсем внезапно. Ее добрые зеленые глаза сверкнули озорным огоньком, а мягкие теплые губы сложились в привычный рисунок. «ПО-РА ВСТА-ВАТЬ, МА-ЛЫШ», прочел мальчик по губам матери.
Он вынул палец изо рта, потянулся в своем гамачке, схватил за ухо плюшевого зайца, и, словно маленькая птичка, выпорхнул из двери детского отсека.
За четыре года старый транспортный корабль NX-214B стал его настоящим домом. Собственно, у него и не могло быть другого дома. Он родился здесь. На корабле. Весь остальной мир — далеко, в иллюминаторах. А дом — совсем близко. Это здесь.
Дом — это Мама. Это Папа. Это плюшевый заяц. Это бортовой Центр Управления, куда Папа и Мама не пускают его одного. Еще дом — это детский отсек, это фотография Папы, Мамы и Малыша на стене. А еще дом — это Говорильная Машина, которая учит его читать речь по губам.
«СЫ-НОК, ПО-ДАЙ МНЕ ТЕС-ТЕР».
Лицо отца было добрым и, как всегда, немного озабоченным.
«ХО-РО-ШО, ПА-ПОЧ-КА», ответил Малыш, старательно копируя своими маленькими губками движения механических губ учившей его человеческому языку Говорильной Машины. Он вытащил тестер из углубления в стене, прикрепил его коротким фалом к поясу своего комбинезончика, оттолкнулся от стенки и полетел в направлении двери спускаемого модуля.
Читать дальше