Сергей Юрский - Провокация - Театр Игоря Вацетиса

Николай. А он за ним чемодан понес… с разным там. На одну минуту… а «Мерседес» угнали…

Туапсинский. Н-не понимаю! А охрана? Ребята из джипа?

Николай. Так они пошли охранять Матвея с чемоданом… Кто мог знать? Пошли все… Одна минута… «Мерседес» угнали и джип угнали…

Парковка (оглядываясь) . Даже воды нет. (Туапсинскому.) Дай мне твою флягу. (Отхлебывает.) Каспар при чем?

Николай. Без понятия. Он его на своей везет. Звонили… Я… (показывает на дверь, что, мол, надо идти) там надо… (Убегает.)

Туапсинский. Где ж это мы живем? Ну как это может быть? Ну что это такое? (Магдалене.) А вы говорите, магнетизм, концепция. А электорат просто ворует «Мерседесы». Ну и что будем делать? Где ваш Никифорэ?

Магдалена. Он ждет звонка. Я могу сейчас же…

Парковка (про флягу) . Заберите у меня эту гадость, мне сейчас плохо будет. Может, действительно позвать Никифорэ? Гриша, советуйте что-нибудь, это ваша обязанность.

Туапсинский. Я – за! Этот молдаванин обещает нам чудеса по всем линиям. Нам необходимы чудеса. Вызывайте молдаванина!

Николай (в дверях) . Приехали! Внизу! (Исчезает.)

Парковкаи Туапсинскийубегают вслед за ним.

Магдалена (звонит по мобильному телефону) . Good evening! Here is Magda. I need Nikifore… with speed… Никифорэ, Акимов здесь.

Быстро уходит.

Смена света.

Слышна музыка – нежный вальс. Открывается правая дверь. Появляются Батенини Стоцкий. Батенин в гриме Льва Толстого, Стоцкий в гриме Чехова. Молча идут к столу. Садятся.

Батенин (отдувается) . Уф-ф… Да-а…

Стоцкий. Для кого мы играем?! Они же ничего не понимают. И не хотят ничего понимать.

Батенин. Ну, я тебе скажу, пьеса тоже… не бей лежачего.

Стоцкий. Не смей! Мы сами хотели этого. Я пробивал эту глухую стену, где, кроме бульварщины, знать ничего не хотят. И мы все-таки играем.

Батенин. И ползала сидит. И те уходят в антракте.

Стоцкий( в крик. ) Пусть! Но зато я говорю слова Чехова, а не дяди Степы или какого-то Луи. Понимаешь, Чехова!

Батенин (в крик.) Что ты орешь? Ну, говоришь слова Чехова. А я говорю слова Толстого. Только их слушать не хотят.

Стоцкий. Ты перевираешь слова Толстого, у тебя все так… (показывает руками) навыворот.

Батенин. У меня, Антон Павлович, плохая память! Попрошу принять это к сведению!

Стоцкий. А Барыбина! Что скажете, Лев Николаевич? Вам годится такая жена? Что она сегодня несла! Как вы, Лев Николаевич, терпите такую Софью Андреевну?! Номенклатурную тетю может она играть, а больше никого!

Батенин. Только Барыбина уходит на аплодисменты, а вы, Антон Павлович, под шорох собственных ресниц.

С этого момента говорят одновременно.

Стоцкий. Если вертеть задом на потеху публике… в этой пьесе надо, чтобы публика соображала, а не ржала и била в ладоши…

Батенин. Ты сам тянешь жилы из каждой фразы… мухи дохнут от скуки, пока ты договоришь…

Голос по радио. В предбаннике, тише! На сцене слышно!

Слышна музыка. Марш из чеховских «Трех сестер».

Толстой и Чехов тяжело дышат, но постепенно успокаиваются. Садятся. Утирают пот.

Голос по радио. Даю занавес. Первое действие окончено. Антракт.

Знакомое помещение преображено. Это офис. Комната переговоров амбициозного учреждения. В отделке интерьера присутствуют мрамор, стекло, хотя и не повсеместно – а так, в намеке, кусочком. Имеется и «фонтан слез», правда не работающий. Довольно нахально выглядит фигура какой-то обнаженной наяды – действительно, вроде как в предбаннике, она оборачивает бедра в простыню. Но имеется и былой большой стол. Только теперь он разобран на части, которые стоят в разных углах. Стол, стулья – модерн. Впрочем, лесенка к двери на сцену осталась. Но перильца оторочены красным и мягким. В центре на стене висит фотографический портрет неведомого человека. Человек с портрета смотрит на нас с прищуром и выглядит очевидным монстром.

У торшера сидит с телефонной трубкой Магдалена. Одета теперь стильно и солидно. Классный макияж, длинные ногти – фиолет. Входит Николайс элегантной вазой и букетом цветов. На Николае красный пиджак (или не красный, но явно форменный), галстук или даже черная манишка под горло.