Сэмми Гронеманн - Хаос

— «Кое о чем» можно будет поговорить, — несколько раздраженно откликнулся он. — Понимаю, что здесь мне предстоит окунуться в совершенно незнакомый мир и многое познать заново. А вот высокие сапоги придется купить в первую очередь. Выбраться из этой грязи — это надо еще постараться. Можем мы где-нибудь присесть?

— Да вон лавочка, — сказал шагавший впереди Штрёссер и удобно расположился на стоявшей в стороне от поросли скамье. — Да… Вот так сразу и показал вам русскую специфику. Здесь, наверху, прекрасный променад, который вдруг резко обрывается вниз, в тину, в грязь и болото. То же было и тридцать лет назад, когда я осел в этом углу. Россия — страна прекрасных возможностей, у которых нет продолжения. Во всех смыслах! Перефразируя русскую пословицу: лиха радость начало! Что же вы не присядете, пастор?

Пастор переминался с ноги на ногу и поправлял очки, с выражением неловкости на лице устремив взгляд в кусты.

— Ну… понимаете… — Он смущенно понизил голос. — Там, на аллее, сидит парочка… и я не хотел бы им мешать. Может, поищем другое местечко?

— Чего вы боитесь? — рассмеялся Штрёссер. — Помешать или самому попасть впросак? По-человечески, слишком по-человечески, господин пастор! — Он вывернул шею, чтобы бросить взгляд за живую изгородь, и пренебрежительно махнул рукой: — Садитесь спокойно. Под мою ответственность! Это всего лишь евреи!

— Что значит «всего лишь»?! — усаживаясь с некоторым колебанием, спросил Боде. — Для меня нет разницы. В этом отношении, я имею в виду.

— Нет, нет, это в любом отношении нечто иное. Вы сами заметите. Ну-ка, помолчите чуток!

Пастору все это было не по душе, однако он невольно застыл, явственно услыхав слово «Гёте», а следом до него донеслись обрывки стихов классика. Потом парочка пустилась в обсуждение, и уже не удавалось разобрать ни слова.

В волнении Боде схватил доктора за рукав:

— Послушайте! Они же читают «Фауста»!

Штрёссер равнодушно пускал дым.

— Определенно «Фауст»! Они читают «Фауста». Подумать только! — не унимался пастор.

Старший преподаватель откашлялся и смачно сплюнул.

— Дрянь! — весомо и хладнокровно констатировал он.

— Что вы говорите? — недоумевающе уставился на него Боде.

— Я говорю, что это отвратительно. Извращенные людишки!

— Кто извращенный? Не те же молодые люди, что читают здесь, в сумерках, нашего великого Гёте?!

— Ха, господин пастор! Вы по сравнению со мной юноша и ведь не старый холостяк. Так вспомните, как вы студентиком посиживали в саду с какой-нибудь девчонкой и что ей шептали в полутьме!

— Не сидел я ни с какими девчонками во тьме, — отрезал пастор.

— Ну, ладно. Не с какой-нибудь, а с фрейлейн Марией Лодеманн, теперешней фрау пасторшей Боде. Вы тогда тоже читали и комментировали «Фауста»?

— Позвольте не переходить на личности, господин доктор! Не хотите ли вы сказать…

— На кой черт, скажите мне, тот шалопай за кустами просто не обовьет шейку и не замнет свою подружку, как сделал бы любой балбес в Европе? Так нет же! Сидят там, портят себе глаза и препарируют Гёте! Пока, между прочим, замечу, не намудрствуются лукаво.

— Позвольте! Позвольте! С чего вы взяли? Может, сделали вывод из нескольких подслушанных слов? А эта инсинуация с «помять», ну, просто…

— Господин пастор, идиш, уж поверьте, я понимаю получше вас! Остальное, между прочим, тоже, хоть и старше вас…

— Вы сегодня настроены шутить?

— Я? Ни в коей мере! Такие людишки только отравляют мне чудный вечер. Думаете, эта парочка имеет хоть малейшее понятие о том, как он прекрасен? Думаете, они любуются бескрайними просторами и рекой? Нет! Мир для них заключен в книгах.

— Пусть так. Но согласитесь, что если выбор пал на «Фауста»…

— Вот уж не соглашусь! Знаете, этот еврейский юнец… Тсс, кажется, мы их спугнули. Они уходят! Посмотрите, как он жестикулирует! Сейчас перипатетически читает своей донне лекцию, доказывая, насколько аморальна вся эта история с Гретхен. До этого он явно убеждал ее, что будь Гёте евреем… О! Вот она, свобода мысли!.. Итак, будь Гёте евреем, постыдился бы писать нечто подобное.

— Что вы такое говорите! Ему надо почитать Гейне. Во всяком случае, я бы порекомендовал…

— Так вот, представьте себе: в такой неподражаемо дивный вечер парень читает девице сцены с Гретхен… И вот вам результат! Стал бы немецкий юноша заниматься подобным, если он не полный идиот? О, тот распорядился бы ситуацией практичнее, будь он хоть начинающим теологом!