Карина Ян Глейзер - Вандербикеры с 141‑й улицы [litres]

Джесси вздохнула:

– Ладно. Я готова покориться злой судьбе. Только на смерть я пойду не одна.

– Я помогу, я! – закричала Лэйни, размахивая руками.

– Тс-с! – зашипели на неё Иза, Джесси и Гиацинта.

– Я тоже, – вызвался Оливер.

Джесси скептически посмотрела на двух добровольцев.

– Хорошо, Лэйни. Возьму тебя.

– Эй, а как же я? – возмутился Оливер.

– Ну, ты слегка… – начала Джесси.

– Что? – перебил её Оливер.

– Непредсказуемый, – подсказала Иза.

– Ненадёжный, – заключила Джесси.

Гиацинта промолчала и с любовью посмотрела на брата.

– Не такой уж я и плохой! – воскликнул Оливер.

– Нет, для мальчишки, конечно, нет, но тебе не хватает… хитроумия, – объяснила Джесси.

– Хитроумия, – проворчал Оливер. – Да во мне столько хитроумия, вы себе даже не представляете!

К тому времени как ребята закончили обмениваться идеями, музыкальная стена давно умолкла, а небо почернело. Всё-таки самую удачную идею предложил Оливер. Правда, он сам же признал, что исполнителем лучше выбрать кого-нибудь другого. Оливер заслужил острую неприязнь мистера Байдермана не только неприятным случаем с бейсбольным мячом и разбрызгивателем, но и тем, что раньше играл с футбольным мячом на тротуаре перед домом. Никому из соседей это не мешало… кроме Байдермана.

– Отлично ты придумал, Оливер, – сказала Иза, убирая одеяла в сумку для СОКа. – Пожалуй, у нас что-нибудь да выйдет.

– Вот видите, – бросил Оливер через плечо, отходя к пожарной лестнице. Пиратская сабля покачивалась у него на поясе. – Я же сказал, что во мне полно хитроумия!

На следующее утро Гиацинта проснулась от бодрого свиста батареи. Обычно она вставала в приподнятом настроении, но сегодня девочке казалось, будто она проглотила целый ворох иголок и они колют живот изнутри. Всё-таки наступила суббота, и операция «Байдерман» официально началась. В окно виднелись красные сухие листья, цепляющиеся за ветви древнего клёна, отказываясь слетать на землю до самого последнего момента.

Гиацинте даже не пришлось оглядываться на Лэйни, чтобы понять – сестра ещё спит. Лэйни забавно посвистывала во сне. Гиацинта слезла с верхнего яруса двухэтажной кровати, спустилась на пол, надела домашние тапочки в виде мишек и свой любимый пушистый свитер, который утащила у Оливера, и на цыпочках подошла к двери, переступив через дремлющего Франца. Она осторожно повернула ручку, чтобы та не скрипнула.

Несмотря на то что Гиацинта была предпоследней по старшинству в семействе Вандербикеров, ей часто казалось, что она скорее где-то посерединке. Конечно, Оливер родился несколькими годами раньше, но в то же время он был единственным мальчишкой, а это важная деталь. Близняшки, само собой, были ровесницами, значит и позицию занимали одну. Так вот, если не считать Оливера, получалось, что Гиацинта как раз посередине: младше близняшек и старше Лэйни. При этом её окружали шумные, храбрые, притягивающие к себе внимание сёстры и брат. Поэтому, чтобы больше времени проводить с родителями, Гиацинта приучилась вставать рано.

Она тихонько спустилась на первый этаж. Папа сидел на диване с кружкой горячего кофе и увесистой на вид книгой. Паганини прыгал причудливыми зигзагами по ковру в гостиной, время от времени взмывая в воздух и кружась, словно он пробовался на роль в спектакле на Бродвее. Джордж Вашингтон лежал на спине и лениво замахивался лапой на кролика, когда тот проносился мимо.

Гиацинта обошла питомцев и устроилась на диване рядом с папой. Он приобнял дочку за плечи и притянул к себе. От него приятно пахло кофе и мятными леденцами.

– Папа, почему Байдерман так сильно нас ненавидит? – спросила Гиацинта.

Папа поцеловал её в лоб.

– Ненависть – слишком сильное слово, милая. Конечно, он вас не ненавидит. Просто он несчастный человек, и вы тут ни при чём.

Гиацинта подумала про миссию, которую они наметили на сегодняшнее утро, и обрадовалась, что удастся сделать Байдерману что-то приятное. Потом ей стало стыдно за то, что она боится идти на задание, хоть остальные ребята и выбрали именно её.

– Папа? – позвала Гиацинта.

– Да?

– Как мне стать храбрее?

Гиацинта сощурилась и ближе прижалась к папе. Она боялась услышать, что храброй ей никогда не стать.