Юрий Салов - Гонки по лабиринту

Наконец на встречной полосе образовалась брешь, водитель впереди Андрея завел мотор и выехал на шоссе, а Шальнев и остальные выехали на тротуар и присоединились к нетерпеливому движению, стремящемуся в город. "Чероки" оставался с Андреем всю дорогу до города, всегда на одной или двух машинах позади него.

Но когда Андрей свернул с Макеевского шоссе в районе отделения Приватбанка, "Чероки" с ревом выехал на соседнюю полосу и остановился рядом с ним на Червоногвардейском проспекте, стараясь не задеть его, замедляя ход, когда он замедлялся, ускоряясь, когда он ускорялся, его затемненные окна заставляли Шальнева чувствовать себя странно уязвимым. Запугивание приводило его в бешенство, но он держал себя в руках, время от времени поглядывая на темные окна, словно не знал, что должен смотреть прямо перед собой, как это делали люди, не решаясь встретиться с чудовищем лицом к лицу, чтобы не спровоцировать его на что-то еще худшее, чем издевательство.

Возможно, это было его подростковое нежелание быть запуганным, или, возможно, это был план с самого начала, но когда они проехали мимо его жилища и приблизились к перекрестку, "Чероки" внезапно свернул на полосу Шальнева, отрезая его передним бампером и загоняя его в бордюр, когда он ударил по тормозам, чтобы избежать удара, и заставил две машины рядом с визгом остановиться, как только загорелся зеленый свет. "Чероки" промчался мимо, едва не попав в перекрестки, которые шли только слева от него, и скрылся на бульваре из виду.

Машина Андрея наполовину выехала на перекресток, частично перекрыв движение, правое переднее колесо уперлось в бордюр. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы снова завести машину, сдвинуть ее с обочины, и вернуться на свою полосу. Его сердце бешено колотилось, Андрей взглянул на водителей слева и сзади. Все смотрели прямо перед собой, как будто ничего не произошло. Они тоже знали, что видели, и не хотели иметь ничего общего с этим происшествием, даже не хотели признавать, что видели его.

Подъезд к дому со двора находился сразу за светофором, и Андрей въехал во двор и припарковался сбоку, под огромным каштаном. Он вышел и проверил крыло, которое было в худшем состоянии, чем он думал, но не настолько плохом, чтобы он не мог продолжать водить машину. Он не стал бы менять машину на другую. В ДНР в настоящее время это было крайне проблематичным. Когда он вставил ключ в дверцу, чтобы запереть машину, его рука дрожала.

Он набрал код на входной двери, прошел через коридор и поднялся по дурно пахнущей лестнице. У дверей квартиры он выглянул в окно своего этажа и ничего подозрительного не увидел. Он повернулся к своей двери и вошел. Солнце стояло уже низко, что начинало скрываться за высокими деревьями на бульваре и проникало в окна с мягким оттенком позднего вечера.

Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Он расстегнул манжеты рукавов рубашки, откинул их назад, прошел в ванную и умылся холодной водой с мылом. Мучительно сознавая, что устал, он вытер лицо и старался не смотреть на себя в зеркало. Выйдя из ванной, он подошел к краю кровати и сел. Он развязал шнурки, отложил их в сторону и откинулся на мятое покрывало, глядя на свет, льющийся с высокого потолка. Он был измотан. Недостаток сна, неуверенность, разочарование и напряжение истощили его энергию.

Положив тыльную сторону запястья на лоб, он вспомнил, как Дмитрий Федоров повел его посмотреть на тело Дениса. Никаких объяснений. Он подумал о том, что Борзюк сказал о Елене Муравьевой, что ее собираются использовать в качестве козла отпущения. Это беспокоило Андрея. Если Белов знал что-то важное о том, во что вляпалась Лена, и если то, во что она вляпалась, действительно имело отношение к подполковнику Энгарту, разве Энгарт не боялся, что Муравьева заговорит? Как только они объявят об аресте, они должны будут представить по крайней мере видимость надлежащей процедуры правосудия, в ходе которой у Муравьевой будет возможность поговорить с представителями российских властей и рассказать свою историю. Неужели Энгарт действительно позволит это?

Андрей собирался перестать обманывать себя насчет Муравьевой. У нее не было причин оставаться в живых. Она была жертвой неудачного выбора времени, и она была таким же расходным материалом, как бездомная собака, и, вероятно, получила только немного больше внимания. Что это за страна, где все это может происходить в абсолютной тишине, и Андрей может лежать здесь в меняющемся свете позднего вечера и думать об этом, как будто он вспоминал фильм.