Гийом Мюссо: Скидамаринк

Перевернув карточку, он с удивлением прочел свой собственный адрес и догадался, что в субботу, на дневной мессе, у него точно будет как минимум один посетитель.

Как и каждое утро два года подряд, я выбрал для завтрака наиболее укромный уголок кафе. При моем появлении владелец заведения приветствовал меня радостным «Привет, мэтр», а затем принес мне двойной кофе и корзиночку со свежими круассанами. Почтальон, прежде, чем отправиться в свое турне, заглянул в бар и оставил для меня корреспонденцию и экземпляр «Геральд Трибьюн», которую я постоянно выписывал.

Я помню, что быстро пробежал глазами газетные заголовки, дегустируя первый круассан: материалы об исчезновении Стейнера и расследовании кражи «Джоконды» занимали множество страниц, но я не стал читать ни одну из этих статей. Мир волновался, но это более меня не волновало: только страницы, посвященные литературе и спорту, еще будили во мне подобие интереса.

С момента, когда почтовый служащий принес мне посылку, меня не покидало дурное предчувствие: «No news is good news», – иногда говорил мой отец, капитан французского грузового судна, когда, желая порадовать свою американку-жену, произносил несколько слов на универсальном языке.

Я незамедлительно вскрыл пакет, вытащил оттуда деревянную коробку и открыл ее, как только убедился, что никто на меня не смотрит.

Снаружи шел почти незаметный дождик вечный символ Бретани, который, как я полагал тогда, я очень люблю. В моей жизни наступило то время, когда ничто не могло меня удивить. Я спокойно наблюдал за течением дней, ограничив свою активность триадой «есть спать – гулять», и малейшее нарушение этого графика вызывало во мне беспокойство и депрессию.

Передо мной появился верхний правый фрагмент картины: половина самой знаменитой в истории искусства улыбки. Как и все люди в этом мире, я сотни раз видел репродукции этой картины на обложках книг, футболках и открытках. Однако в то утро вид части тела на куске холсте заставил меня ощутить почти ужас. Затем я осмелился взглянуть на нее и нашел ее по-прежнему прекрасной. Что меня поразило в первую очередь, так это изящество и цвет фона крутой горный пейзаж, казавшийся, тем не менее, невероятно легким. И еще мягкие черты лица, угадывавшиеся, несмотря на то, что половина его отсутствовала в нем преобладало ощущение скромности, смешанной с непристойностью.

Вместо всякого объяснения, на визитной карточке была написана одна-единственная фраза:

4. «Моральное и политическое убожество лишает власть правителя легитимности». Алексис де Токвиль. «Демократия в Америке», 1835.

И на обороте визитки – странное место встречи:

Суббота, 11 сентября, 16 часов

Церковь Санта Мария Монте Джованни

Провинция Сиена

Тоскана

Я долго смотрел на цитату, которую я, как бывший адвокат, знал хорошо, но что она могла означать в данном контексте? Почему у меня возникло чувство, что этот фрагмент картины несомненно, четвертая часть настоящей Моны Лизы, а не вульгарная копия? Почему я ощутил страх еще до того, как вскрыл пакет, и у меня не возникло ни тени подозрения, что это может быть чья-то шутка или розыгрыш?

Следующей ночью мне, который никогда не видел снов, вдруг пригрезилась необычная сцена: как будто прячась позади толстой колонны итальянского монастыря, я наблюдаю за напряженной партией в покер между четырьмя столпами Возрождения: поэтом Данте, живописцем Джотто, писателем Боккаччо и гуманистом Петраркой. Ставкой в их сражении был удивительный женский портрет.

2. Квартет

Я боялся опоздать, но еще не было и четырех часов, когда флорентийский разговорчивый шофер высадил меня перед часовней Санта-Мария. Внутри не было никого за исключением большого парня в летнем льняном костюме и с камерой вокруг шеи. Стоя возле алтаря, он восхищался деревянной статуей Богородицы. Издалека он чем-то напоминал Шона Коннери. Так я впервые увидел Магнуса: стильный шестидесятилетний Джеймс Бонд с аккуратно подстриженной серебряной бородкой.

Мы оценивали друг друга издалека. Так как больше нечего было делать, я взял пыльный молитвенник в небольшом шкафчике и стал его перелистывать. Магнус подошел ко мне, положил 10 евро в коробку для пожертвований и зажег свечу. В этот момент задняя дверь бесшумно открылась, чтобы впустить священника, улыбающегося тридцатилетнего человека, который взошел на алтарь и начал службу.

Уважая традиции, я присел на дубовую скамью посередине нефа. Магнус сделал то же самое, но выбрал другой ряд.