Ладислав Клима - Страдания князя Штерненгоха [Гротеск-романетто]

И князь увидел, как тень, разгораясь все белее и могущественнее в пламя, растет, прорывает потолок темницы и возносит Свое сверхвеличественное, ласковое и одновременно ужасное лицо к облакам, выше облаков, к звездам, выше звезд… И из безграничной дали еще доносились последние догоравшие слова Бога:

«Я, супруг Твой на Небесах и Во Веки Веков, снизошел к тебе и стал человеком лишь для того, чтобы вывести тебя из болота Ночи. Это не удалось — там; но удалось здесь! Я послал тебя в багровое пекло и направлял все шаги твои. И того, кто ждет здесь Твоего Спасения. Через него я облегчил тебе и ускорил Победу, через него бросаю Тебе в омут Твой спасательный канат, — самый милостивый в своей жестокости… За мной, в бесконечное Сияние, жена Моя!»

Светлые раскаты Голоса стихли. В последний раз раздался небесный выстрел. Это в башню ударила молния. И, как будто от нее запылали черные стены, внезапно стал могучим таинственный белый свет, разгораясь пожаром больше и больше.

Но Демона не открывала лица. Рванула несколько раз за платок, но обнажила только уста. И содрогалась так ужасно, как будто ее трясли невидимые, самые сильные руки.

— Даже через сомкнутые веки проникает этот ужасный, невыносимый, неизбежный Свет, — простонала она. — Алое пекло позади меня, белое пекло впереди меня. Но это пекло хуже… А Он?.. Только моя фантазия… Я не отброшу саму себя.

И тут нежно заговорил князь:

— Ты найдешь себя; ты не обладала собой. Мы не обладаем собой, пока не обладаем всем, пока не растворим в Себе все в любви. То, что является самым ласковым, кажется самым страшным для того, кто, как все люди, привык только к жестокости. А самое отвратительное — самое вкусное. Хельга моя, прислушайся к Нему! Он — один из величайших Богов!

— Ты — его — слышал?

— И видел!

— Все — только — мой фокус-покус! — зашептала она с женским упрямством… — Ведь я живая, безумец!

— Ты Живая; но в одежде, на которой ты лежишь, соломы — нет! Я не вижу этого, но знаю это…

— Значит, ты знаешь все?

— Ты пришла сюда, чтобы отдаться мне и таким образом избежать багрового ада; сегодня наш последний День. Ты пришла сюда так, как ходят на казнь; обедать мертвыми жабами — не пустяк; а я был отвратительнее мертвой жабы. Когда у тебя это не получилось, несмотря на то, что твои глаза были закрыты, ты вернулась к своему первоначальному умыслу: сначала отдаться мне, а потом внезапно подо мной исчезнуть и дьявольски оставить меня, очнувшегося от небесного блаженства, лежащим на — скелете, покрытом ужасной грязью, червями… Это должно было стать последним ударом твоего мщения. Но в эту минуту пришел Он. Чтобы спасти Тебя. Не меня, так как я больше не боюсь. Только теперь я способен разглядеть что-то под тобой…

И вынув из под розовой ткани что-то ужасное — поцеловал это.

— О! — воскликнула она — и отбросила платок. Но глаза остались закрытыми.

— Гельмут — во мне не тлеет более ни малейшей искры мщения. Но этого недостаточно: я должна тебя и — любить… Твоя душа теперь прекрасна — почему тело твое столь уродливо?

— Может быть это не так, Хельгочка. Уродливо только то, что мы видим сквозь призму своей ненависти и отвращения. Только ненависть достойна ненависти, только отвращение отвратительно; нет, даже и оно — нет… И ты, Душа, избавленная от оков тела, до сих пор не видишь этого?

— О душа без тела! Подземный крот не так слеп, как она!

— Хельга, моя Вечная, Богиня спящая! Я стою на границе смерти и Жизни; то, что лежит позади меня — смерть, а Жизнь — то, что мчится на меня. Я вижу их обеих — Божьей милостью — Твоею Милостью — милостью Его, Великого Незнакомца. Ты хотела уничтожить меня, а из самого жалкого сотворила — Избранника Божьего… Через страдание и безумие. Благословенна моя судьба. Благословенны все удары, нанесенные мне Тобой! Благословен Твой Супруг! Благодарю Вас! Я не Бог и Сияние, коими являетесь вы; но все же я являюсь отражением Божьего Сияния, и, следовательно, также им самим. Я — грязь под Твоим ногтем, Возвышенная; но и этого мне достаточно; и это сделало меня Тобой, Тобой — навеки… Самый покорный, до смерти избитый пес тоже Бог. Все сущее, и ты сама — лишь отражение Божественного Сияния — а сам Бог — это лишь Его собственное Отражение…

— Как звучит твой голос! Полон золота и величия… Подай мне руку… Какая маленькая и мягкая… Что — что — что так очаровательно задрожало во мне? Как будто я дотронулась — до Него… — Она вся изогнулась от чувственности. — Боже, это — ты — ты?