Ладислав Клима - Страдания князя Штерненгоха [Гротеск-романетто]

— Одним словом, у него падучая! — вмешался в разговор дядя.

— О, ни в коем случае, ваше сиятельство. Эпилепсия принадлежит к болезням преимущественно соматическим, в то время как morbus sedatorius — чисто психическое явление; его, конечно, можно было бы в соответствии с исключительным, высокочтимым предложением вашего сиятельства, популярно назвать «сидючая», ура!

— Вот именно, у него падучая, — промямлил дядя.

— Прошу понять: падучая и сидючая болезни диаметрально отличаются друг от друга…

— Вот именно, разве я не говорю, что у него падучая?

— Но ведь так можно и за волосы схватиться! — вскричал вышедший из себя ученый и схватился за плешь.

— Это все тары-бары, — перебил их брат. — Он не самостоятелен, эй-эй! Собственные ноги — никакого характера — паутина — фук! Фук!

— Совершенно правильно, ваше сиятельство! — ласково обратился к нему доктор Троттельхунд. Его сиятельству действительно недостает равновесия характера; и здесь, безусловно, имеются предпосылки для его болезни; да! Меня осенила новая гениальная мысль: не только предпосылки, но и директивные причины: сознание психической нестабильности возбуждает в бедняге такое недоверие к себе, к своим физическим силам, что он вынужден сесть, где бы он ни находился.

— Короче, у него падучая! — дополнил дядя.

А затем во все вмешался толстый ученый:

— Однако, как вы объясняете, уважаемый коллега, сидячей болезнью все остальные манифестации болезни его сиятельства?

— Тотальным повреждением всей нервной системы, полностью конкомитирущим сидячую болезнь, которое, однако, не является изначальным эффисьянсом этих заболеваний, уважаемый коллега Бирштерн.

— Досточтимый коллега, при всем моем полном уважении к вашему уму, я обязан сказать, что вся ваша гипотеза достойна прямо-таки идиота. Один только термин ваш «sedatorius» не отважился бы придумать даже ученик второго класса гимназии, который не хотел бы провалиться по латинскому языку Моя в сто раз более уместна. Господа, наш больной страдает навязчивой идеей, что он четвероногое животное. Мне пока неясно, горилла ли это, теленок, собака, слон, или что-нибудь иное. Поэтому он больше всего любит сидеть на земле; поэтому он ночует в конюшнях, поэтому лает, поэтому он покусал полицейских и надавал им пинков; дабы подражать животным в поглощении пищи, он приказал сварить к обеду громадный котел бобов и овощей; для того, чтобы все его поведение полностью отвечало звериной грубости, он выкрикивает всюду непристойности!

— Ну вот, разве я не говорю, что у него падучая? — На некоторое время воцарилась тишина; никто не представлял себе, насколько дядя этим неслыханным упорством в своих изречениях всем импонирует и всех прямо пугает; но это он делал без всякого умысла, я думаю, что он делал это из-за полного отсутствия лба.

— Достопочтенный коллега Бирштерн, — воскликнул, наконец, доктор Троттельхунд дрожащим голосом. — При всем моем уважении к вашему уму, я должен провозгласить вас совершенным кретином. Например, известно, что его сиятельство выкрикивало, что он слон и немецкий император. Как вы объясните своей звериной гипотезой-то второе? Вы имеете смелость утверждать, что Его Величество — четвероногое животное? Или…

— Тары-бары! — тут, на счастье, запищал брат, а то они подрались бы. — Никакая болезнь, никаких собственных ног у него нет, эй, эй, фук! Он как белье по ветру, как воробей — фьють! Чик, чик-чирик, чик-чирик!

Хоть бы Бог прибрал тебя, воробей! Хорошенькому генералу вверил император жизни своих солдат!.. Но мне пора кончать, этот негодяй влил ртуть даже в мои руки, и строчки выскакивают с бумаги и скачут обратно в глаза как лучи Альдебарана, эй, эй! Я с удовольствием приписал бы еще что-нибудь остроумное — чуры-муры, тюмтюлум…

Ах, ах — покоя хочу, вечного покоя…

10 июля .

Сегодня я в первый раз вышел в сад санатория. Сегодня в первый раз пишу О, я до сих пор не знал, что, в сущности, солнце — это очаровательный юноша, и что эта серая земля — сказочная страна. Что лазурь и воздух больше опьяняют, чем вино! Что шелест листьев — это не что иное, как самый реальный, ласковый, предназначенный только для меня шепот любовных, шаловливо прячущихся за материальностью крошечных духов. Я не знал, что такое чувство свободы, желание лететь в бесконечность, или трепещущее последнее сияние блаженства. Я ничего не знал раньше. Всемогущий, не допусти, чтобы я в следующий раз задыхался, как до сих пор, под черной горой страдания!..