Евгений Бузни - Александра

Согласен. Тем не менее, позволю высказать предположение, что у Настеньки в данной ситуации главным была не ответная реакция на зов природы, а, скорее, чувство, присущее именно человеку. Она вполне осознанно любила всё живое вообще. Она сама не могла причинить зло другому живому существу.

Так случилось, что попадались на её пути и плохие люди, причинившие много горя, но, пусть не всегда она сама была в состоянии угадать заранее их подлость, не всегда умела противостоять им, отчего и страдала, но это не изменило её отношения ко всем людям. Как и прежде она хотела любить и быть кому-то полезной. Помните строки её стихов «Я для того явилась на земле»?

Она жила, чтобы помогать каждому. И это не было лозунгом, который выставляют на показ, чтобы самим же его не выполнять. Нет, она просто жила для других. Забудем её минутную слабость, связанную с озлоблённостью против мужчин, когда была убеждена, что заболела СПИДом. Забудем. Она тогда не принадлежала себе, а оказалась под властью горя, оттого что жизнь могла внезапно оборваться. Она к тому же была ещё совсем молода, на целых два года моложе, чем здесь в роддоме.

Теперь она понимала многое. Но не в этом дело. Думать-то, заметьте, не было времени. Ребёнок хотел есть, а мать от него отвернулась. Каким же надо быть человеком, чтобы отказаться помочь, когда у самой дитя только что умерло, а молоко в груди просит сосущих губ? Я даже так думаю, что не будь у Настеньки трагедии с собственным ребёнком, она бы всё равно взяла себе и этого малыша, хотя бы накормить, если бы дали. И воспитывала бы она тогда сразу двоих. Такой у неё был характер.

А что странного? Да вы спросите. Каждая вторая, если не каждая первая скажет, что мечтает кому-то быть нужной. Кто из них в самой юности, флиртуя и смеясь, или серьёзно задумываясь, не задавала любимому вопрос:

— Ну, скажи, скажи, зачем я тебе нужна? Что ты от меня хочешь?

Чтобы потом радостно смеяться, слыша в ответ:

— Люблю. Жить без тебя не могу. Ты мне очень нужна.

В рассматриваемый нами день Володя Усатов пришёл к родильному дому, но в этот раз сначала направился в регистратуру поинтересоваться, как себя чувствует роженица. А ему женщина, такая полная и очень весёлая, да вы, наверное, если были там, помните, её все запоминают хорошо, отвечает:

— Всё очень хорошо. И мамаша, и сын чувствуют себя отлично.

— Какой сын? — удивляется Володя. — У меня дочь.

— Как, вы ещё ничего не знаете? Это была ошибка. Я сама не знала. Вы извините. Но у вас действительно сын.

Володя уже не слушал, а побежал на двор к окну и засвистел.

В раме окна за стеклом показалась фигурка. Форточка отворилась, и в ней появилось улыбающееся личико Настеньки.

Надеюсь, читатель поймёт меня и простит Настеньку. Ей трудно было улыбаться. Отдав после кормления сына, она попросила разрешения взглянуть на собственную дочь. Только что она простилась с нею навсегда, возвратилась в палату и услыхала свист. Нужно было улыбаться, когда сердце сжимала боль. Она улыбнулась. Соседка Таня уже ушла.

Они стали жить втроём в одной комнатке общежития. Их не интересовала политика, хоть она и врывалась в жизнь экранами телевизоров, голосами радио, митингами и демонстрациями. Вода в котле закипает снизу, а митинговое кипение страстей начиналось в Москве, значит, сверху.

В Ялте Настенька чувствовала себя счастливой второй раз. Каждое утро, накормив досыта завтраком Володю и напоив молоком сына, которого молодые, не зарегистрированные, правда, пока супруги назвали, по обоюдному согласию, Женей в честь их друга Евгения Николаевича, Настенька укладывала Женечку в коляску и вывозила его в Массандровский парк почти на целый день. От врачей она слышала, что воздух этого парка уникален по своим лечебным характеристикам. Говорили, что дышать им полезнее, чем пить лекарства.

Они приходили сюда, как в сказку, Настенька и малыш в коляске. Парк радовал собой людей почти два столетия, восхищая ветвями-бивнями гигантских секвой, называемых народом мамонтовыми деревьями, нежной зеленью голубой ели, могучим ливанским и спорящим с ним по красоте атласским кедрами, пышными древовидными можжевельниками, поражая кизильником, пылающим пучками красных ягод, и кустами вечнозелёной калины, усыпанными, будто снежинками, белыми цветами.

То, что это памятник садово-парковой архитектуры, Настенька прочитала, как только пришла сюда в первый раз, когда была удивлена тому, что памятниками называют не только что-то вылепленное из гипса и воплощённое в камень или бронзу, но и вот собрание растительности. Но, очень скоро она забыла об этой детали, просто наслаждаясь, как прекрасным вином, большими дозами удивительных в зимнее время ароматов.