Дина Рубина - Вавилонский район безразмерного города

В этот момент маманя Бэби, чемпионка всех полушарий и стран, дочь прославленной Леди Макбет и внучка целого взвода выдающихся представителей собачьего истеблишмента, выбежала в центр персидского ковра, присела и сделала отменную лужу.

– Кажется… – пролепетала я. – Ваша собачка… там…

– Где?! – подскочил Узи. И заорал, и затопал, и, кажется, даже засвистел на свою собаку, и запустил в нее тапочкой. На что Бэби, к моему удивлению, не обратила ровным счетом никакого внимания. Видимо, такое дело было тут привычным. – Это неслыханно! – тяжело дыша, объявил Узи. – Это из-за потрясения, что сына забирают!

– Узи, – лениво улыбаясь, проговорила его супруга, – я давно тебе говорю: надо отдать наконец в чистку этот ковер.

К своему новому дому, как и к своему новому имени, Шерлок отнесся по-хозяйски. Дом оприходовал сразу, отчего я поняла, что не стоит дожидаться необходимости чистки ковра, а лучше свернуть его тихонечко и поставить, как солдата, на балконе. И имя выучил он сразу, вместе с тремя волшебными словами: «кушать», «гулять» и «вкусненькое».

В первые дни я пыталась обращаться к нему официально, полным именем. Хотя мои дети так и норовили называть его Мочалкой – из-за жесткой шерстки. При первой встрече дочь схватила его, подняла над головой и крикнула:

– Мочалка! Привет, Мочалка!

Пришлось призвать ее к британскому порядку и соблюдению законности.

Остальная учеба – всякая ерунда типа «Рядом!», «Ко мне!» и «Фу!» – пошла у Шерлока размереннее, а лучше сказать, ни шатко ни валко, так как не означала ничего приятного и вообще в планы его не входила.

А мы стали к нему привыкать, приноравливаться, приглядываться и потихонечку влюбляться.

Иногда я писала о нем у себя в «Фейсбуке», зная, как много страстных собачников среди моих друзей и читателей. Вот несколько записей первых месяцев нашей совместной жизни:

«Шерлок – щенок говорящий. Вообще-то он не болтлив и к выступлению готовится. Если ты говоришь ему что-то ласково-убедительное, он склоняет голову набок, снисходительно выслушивая всю твою чушь, изучая твое лицо и движения, с минуту помалкивает, как бы подыскивая ответные слова, и вдруг высоким голоском выдает удивительную сдвоенную трель. Это даже не лай, а какой-то выплеск радости: он отскакивает, припадает к полу, взмывает, перекувыркивается и залихватски вскрикивает. На человеческий язык это можно перевести так:

–  Эх, ядрен корень!

Уже две недели как Шерлок осваивает мир, заодно прощупывая границы дозволенного. А мир, он огромен: наша улица и две лужайки с обоих ее концов. На одной лужайке – детская площадка, на другой – две пальмы, благоухающие собачьими приветами. Мир огромен, полон ужасающих неожиданностей, увлекательных странностей и диковинных персонажей. Например, в доме напротив живет небольшой бульдожка, часами стоящий за решеткой забора на задних лапах. Медленно ворочая башкой, он с физиономией лавочника, подсчитывающего барыши, провожает взглядом прохожих, кошек и собак.

Сегодня утром глядел на нас пару мгновений вполне меланхолично… и вдруг как рявкнет сиплым тенором! От неожиданности Шерлок подскочил, перевернулся и выкатился с тротуара на проезжую часть; впрочем, быстро пришел в себя и стал, пружиня на всех четырех лапах, как боксер легчайшего веса на ринге, подбираться к дураку бульдогу с выражением „а ты ва-аще кто такой?“ на морде.

На прогулках он хулиганит: хватает нас за штанины, вырывает поводок, жрет все, что удается нарыть в траве, ускользнув от хозяйского пригляда; вчера на прогулке чуть не сожрал чей-то прошлогодний окурок. Тот торчал у него из пасти, как подобранный чинарик висит на губе у шпаны.

Боря сказал:

–  Ну, знаешь… Кондрат – тот был корсаром и комиссаром. Но этот… Боюсь, по сравнению с этим Кондрат уже выглядит выпускником Высших женских курсов.

(А ведь мы с самого начала дали друг другу слово, что не станем баловать пса: в конце концов, собака должна знать свое место!

–  Конечно, – решительно подтвердил Узи Барабаш. – И я говорю: собака должна знать свое место, и это место – в постели ее хозяев!)

Отдельного описания заслуживают его отношения с кошками. Местные „котиус помойиус“ – особы независимые и незаурядные, свое древнее происхождение ведут от загадочных египетских кошек и выглядят соответственно: небольшое тощее тело на высоких ногах, маленькая голова, прижатые ушки, холодные высокомерные глаза (если какой-нибудь не выбит в уличных боях). Голоса их не поддаются описанию, но я попробую: это объединенный рев работающей электрической пилы и запущенной на запредельную громкость арии Амнерис из оперы „Аида“. Все окрестные богатейшие помойки – их удельные поместья, и не дай бог слишком близко пройти мимо: несмотря на то, что табличек „Частное владение. Вход посторонним воспрещен“ я там ни разу не видела, все равно лучше держаться подальше от мест обитания этих коварных и сильных фурий. Они имеют склонность нападать исподтишка. Однажды, когда Борис пошел выбрасывать мусор, к нему на грудь – совсем не с целью братских объятий – прыгнула кошка из мусорного бака.