Геза Оттлик - Училище на границе

— Затем, что так сказал Мерени, — угрожающе ответил второй из сидевших на кровати.

Сонливый Мерени, однако, совершенно спокойно, чуть ли не добродушно понукал Формеша:

— Ну-ну, давай.

Медве обратил внимание на эту сцену только потому, что ему с первого взгляда очень понравился сопливый парень. Собственно говоря, он начал разглядывать именно его; загадочное, кошачье спокойствие, глумливое, дерзкое выражение лица, вся его почему-то приятно волнующая внешность так и притягивали взгляд. Но думал Медве о другом, совсем о другом.

Он размышлял о Триестском заливе. Точнее, пытался додумать до конца одну важную мысль, как-то связанную с Триестским заливом. Как именно связанную, он так никогда и не выяснил; и додумать хотел как раз затем, чтобы понять, при чем же здесь Триестский залив; но ему все время мешали и мало-помалу выбили из головы все мысли до такой степени, что спустя тридцать лет, когда он снова попытался восстановить утраченную взаимосвязь вещей, ему удалось продвинуться, пожалуй, не дальше, чем в тот первый раз в спальне.

Уже днем, точнее вчера в сумерках, когда он задумался, облокотясь о подоконник, перед его умственным взором возникло нечто вроде картины. Прибрежный рынок какого-то неизвестного ему портового городка. С трех сторон вокруг мощенной булыжником площади высятся дома с аркадами, наподобие дворцов, посредине площади на высоком постаменте стоит памятник, от моря и набережной внизу его отделяет один только каменный парапет. Триестский залив тут вовсе не обязателен. Медве использовал это название за неимением лучшего только потому, что никогда не бывал в Триесте, а самым примечательным в этом городке казалось то, что он был ему совершенно незнаком. От площади со стороны, удаленной от моря, под прямым углом расходились по две узкие улочки. В одном из двухэтажных дворцов находилась таможня, во всяком случае, под аркадой первого этажа была надпись по-французски: DOUANE; в центральном здании был банк, под окнами второго этажа по фасаду из конца в конец бежала надпись золотыми буквами: CASA BOCCANERA [8] Фирма Бокканера (исп.) . ; но над солидной фирмой помещались квартиры с тяжелыми парчовыми занавесями, и было так, словно он находится в одной из этих огромных комнат с кессонными потолками и, шагая из угла в угол, ожидает чего-то: корабля, курьера, известия.

Все это, прибавим, было не очень-то понятно и однозначно; но и через тридцать с лишним лет Медве не смог точнее описать свои сложившиеся тогда в картину мысли и чувства — все то, над чем он размышлял в момент прибытия батальона. Возможно, это не показалось бы столь важным, ведь ему часто приходило на ум то, что представляется обычно воображению всех десяти-, одиннадцатилетних детей; но досадно было, что ему помешали, потому он и начал все сначала, потому, наверно, и решил, что этот оборванный ряд мыслей важнее всех других его мечтаний.

Доступные ему сведения о приморском рынке, точнее совокупность образов, названных им Триестским заливом, он, видимо, почерпнул из книг, но настроение, породившее эту картину, непосредственно связывалось с двумя его личными воспоминаниями, вернее, с одним двойным воспоминанием.

Довольно давно, в середине января у них в гимназии не состоялись два последних урока. Шел обильный снег. Когда они выходили из ворот пиаристской гимназии, их охватило безудержное веселье. Кто-то помчался вперед на набережную, остальные побежали следом. Медве тоже бежал, размахивая связанной ремнем стопкой книг. Возле памятника Петефи они стали кидаться снежками, и так как у них еще было время, Медве поехал на трамвае не к дому, а в обратную сторону, чтобы проводить двух своих друзей. Он ездил по недельному проездному билету, и кондуктор только пробивал там часы. В руках у него еще оставались два снежка. И едва подумав, куда их девать, он увидел, что его друзья давятся от смеха, обнаружив в трамвае Дегенфельда; один, подойдя сзади, уже сорвал с него гимназическую фуражку, а когда несчастный с непокрытой головой обернулся и испуганно взглянул на обидчика, тот уже перебросил ее своему товарищу. Этот Дегенфельд у них в классе был самым робким и беспомощным. Второй приятель снова нахлобучил фуражку на голову Дегенфельда по самые брови, и Дегенфельд, покраснев, неловко пытался ее поправить. Словно какой-нибудь первоклассник, он носил на спине ранец, хотя самая упоительная привилегия гимназистов в том и состояла, чтобы небрежно, с шиком стянуть учебники и тетради обычным брючным ремнем. Разумеется, друзья Медве открыли ранец на спине Дегенфельда и стали изучать его содержимое. И разумеется, Медве добросовестно запихнул поглубже в ранец два своих снежка. А затем, закрыв его, они с самым серьезным видом завели с Дегенфельдом разговор. Они животики надорвала со смеху. Желтый трамвай бежал по пештскому берегу Дуная, и рвался, выплескивался наружу их неудержимый смех.