Елена Зелинская - Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения

Он пригорюнился вдруг, наклонил голову:

– Бедная бабушка не дожила…

Потом распрямился, чисто грузинским жестом повел рукой, словно отводя печаль, и – запел:

Ираклий пел о своей Грузии, и голос его переливался и звучал с такой красотой и силой, что было ясно – поет он не нам, а ему, своему родственнику, летчику Александру Моногадзе, пропавшему где-то в лазурном небе Сербии и теперь, наконец, дождавшемуся родного человека, и подавшему о себе весть.

А я слушала и думала, что настоящее – к настоящему, что здесь, в месте страданий русских изгнанников, не пристает никакая шелуха. И что, как ни забалтывают казенные патриоты, они, эти солдаты, которые растерянно улыбаются нам с тусклых черно-белых снимков, – они по-прежнему говорят с нами и сами выбирают, когда, с кем, и о чем.

Ираклий пел.

– Путешествия, – сказала я, глядя на круглую сторожевую башню, которая живописно вырисовывалась на синем фоне моря и неба, – путешествия, Анечка, хороши еще тем, что учат нас покидать мир.

– Чего! – дочка ошеломленно округлила глаза: – Куда?

Аня не любит никаких намеков на тот непреложный факт, что родители смертны.

Она даже не терпит упоминания маминого-папиного возраста. О да, она нас любит, но мы догадываемся, что мы для нее – стихия: земля, по которой она ходит, воздух, которым дышит. А дышалось здесь хорошо. Морской воздух пах йодом, жареными сардинами и дальними странствиями.

Однако пора уезжать. Бог весть, увидим ли мы когда-нибудь пинию на скале, толстого раскормленного альбатроса на желтом бреге и пенный водоворот у розовых скал.

Путешествия учат нас покидать мир.

Мы шли по гибкой улочке приморского городка. Муж с дочкой оторвались от меня на десяток шагов, я всегда иду медленней, чем они, Анюта повисла у него на руке, и они болтали, заглядываясь на витрины. А я шла сзади.

И вдруг, в ясном солнечном свете, я увидела, что впереди меня, опираясь на руку невысокой женщины средних лет, идет старик. Они говорят о чем-то, и он близко наклоняется к ней седой головой.

А я не слышу. Я смотрю на них со стороны.

– Нет! Нет! – закричала Анюта, а муж схватил меня за руки, – ты всегда будешь с нами!

А я стояла и не могла говорить.

Ярик очень не любит, когда кто-то уезжает. Ведь хозяев не разберешь – то ли ненадолго в магазин за колбасой пошли – это дело полезное, а то ли исчезнут на неделю. Грустить пес начинает заранее. Он по массе признаков знает, что завтра некому будет играть с ним в палочки. Главными виновниками регулярного исчезновения хозяев Ярик считает чемоданы. Пока эти зловредные черные существа мирно спят у себя в углу под лестницей – хозяева на месте. Но стоит им зашевелиться, захлопать крышками и передвинуться ближе к порогу, – бедные люди должны покидать дом, где живет Ярик. Ярик сердится, лает, носом толкает злостных провокаторов обратно под лестницу, – все без толку. Они цепляют хозяина или хозяйку, а то и обоих сразу, за руку и уводят в неизвестном направлении.

И Ярик каждый раз думает, что насовсем. Конечно, всегда в доме найдется человек, который нальет кашу в миску, а ровно в 9 подаст кефир.

Но пес любит, когда все дома. Тогда можно побегать за самокатом, погулять в лесу, вынюхивая грибы, выпросить у бабушки внеурочный кусок колбасы, подставлять брюхо под чесание, ловить мячик, охранять шашлыки…

Да мы и сами это любим. Но вот только чемоданы…

– Уже хочу домой, – сказала Аня.

Мы сидели на плетенных стуликах в кафе под платанами и любовались каменной резьбой на средневековой ратуше.

– А что ты представляешь, когда говоришь «дом»?

– Кругом все говорят по-русски.

– Язык, – зажала я первый палец.

– Лес. Настоящий русский дремучий лес.

– Ландшафт, – второй палец.

– Ну и храмы, монастыри… Здесь, конечно, тоже есть пара, но их должно быть много!

Триада закрылась – дух!

Ветерок мел по столам свернутые в трубочку маленькие розовые лепестки.

– И покой, – сказала Аня.

– Это у нас-то покой? – проворчала я, хотя, конечно, отлично поняла, про что говорит дочка.

– Завтра, – сказала я, – завтра мы будем дома.

– А для тебя, – спросила Аня, – что для тебя дом?

– Ну, со мной проще, – я допила пиво и помахала рукой кельнеру, – я человек конкретный. Мостик со сфинксами через Фонтанку, серый гранит, волна выше ординара. Двор-колодец с чахлой травкой, – сначала я там играла с подружками в штандер, потом тебя выгуливала. Помнишь свой трехколесный велосипед?