Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

— Как и отчего?

— Нашли повешенным в его кабинете на рынке. Говорят, что Салей-мленик и Кобылкин, а судмедэксперт заверяет, что мог и сам…

— Прокуратура висяка не хочет или подкупили.

— Так все говорят.

Соседские бабки начали прощаться с покойным. Хозер тоже подошел и склонил голову над умершим. Потом он помог донести гроб до автобуса и вкатить его по валикам в катафалк. Марина и Фатима-апа на кладбище не поехали. Они остались накрывать поминальный стол.

— Редеет ваша квартира, — грустно проговорил Исаак Давидович, переступая порог.

— Следующий моя очередь, — попыталась улыбнуться Фатима. — Не квартира — а товарная база для кладбища, — и заковыляла в свою комнату.

Поминки Петра Дмитриевича прошли очень скромно. Кроме трех женщин и Марины, были четыре соседские бабки. Пожевали кутью беззубыми ртами, выпили по рюмке вина и тихо разошлись. Исаак Давидович зашел в комнату овдовевшей Антонины Ивановны и спросил:

— У вас сохранилась копия той фототелеграммы, что посылал Петр Дмитриевич генеральному прокурору?

— Где-то есть, — тихо ответила она.

— Найдите ее и приезжайте завтра в Москву на Ярославский вокзал. Я вам позвоню, к которому часу.

— Зачем? — безразлично спросила она.

— А мы поговорим с Петром Дмитриевичем и узнаем от него, что же с ним произошло.

— Как? — испугалась она.

— Видите ли, есть прибор, который воскрешает умерших. Я попрошу своих друзей помочь нам установить истину.

— Так он прямо живой явится?

— Нет. Он будет как на экране телевизора, и вы сможете с ним поговорить. Но для этого нужна та самая телеграмма…

Антонина Ивановна заплакала. Исаак Давидович открыл дверь и направился в комнату Марины. И тут задребезжал телефон. Он остановился и снял трубку.

— Здравствуйте, Исаак Давидович, — голос был официальным и приветливым одновременно, но совершенно незнакомым. И тут словно током ударило президента — они выходят на него!

— Я вас слушаю, — взволнованно ответил Хозер.

— Вам будет возвращено советское гражданство.

— В обмен на что?

— Ни на что.

— С кем я говорю?

— Меня зовут Николаем Ивановичем. Если захотите встретиться, позвоните по телефону, который будет в записке, оставленной у администратора в гостинице. Всего доброго.

— Спасибо, — неожиданно для себя поблагодарил Николая Ивановича президент. — Я подумаю.

Там повесили трубку. А он вдруг задрожал от какой-то странной радости: кровь хлынула к вискам, голова закружилась. Давно не было с ним такого — с той поры как бросил писать стихи. Придерживаясь за стенку, он добрался в комнату Марины и опустился на диван. Дочь, взглянув на него, перепугалась, бросилась к аптечке за валидолом.

— Не надо, — улыбнулся он.

Она села рядом, разглядывая его набрякшие мешки. под глазами. Он продолжал улыбаться как-то по-детски загадочно. Таким она его никогда не видела. Значит, случилось такое, что бывает один раз в жизни. Но что?

пробормотал он строки из стихотворения Александра Глезера, опубликованного когда-то в "Русской мысли". И тихая мелодия почудилась ему, потом зазвучали голоса Ивана Реброва и Аллы Баяновой. Нет, не надо ему места на ухоженном кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Это уже вчерашний день. Политбюро горит синим пламенем и без белых танков. И в этом есть и его труд, как нескольких десятков выдающихся личностей, раскачавших эту страшную махину. Теперь задача другая —. возрождать Россию, сносить уродливые сараи гулаговского стиля и строить дома, используя лучшие образцы европейской и американской архитектуры, как делали это когда-то зодчие Петра. А он, Исаак Давидович Хозер, войдет в историю государства, как, например, Сытин… Деньги дадут друзья-миллионеры, и он согласен на любой процент…

— Что с тобой? — не выдержала наконец Марина.

Исаак Давидович очнулся и стал гладить дочь по голове. Потом притянул ее к своим губам:

— Мне возвращают советское гражданство.

— Ну и что из этого?

— Как — что? Не понимаешь?

— Тебе и так неплохо живется: катаешься по всему миру, квартира в Нью-Йорке, квартира в Париже…

— Да, тебе трудно "въехать" в эту ситуацию. Дело в том, что человек не знает цену многим вещам, данным ему от рождения. И лишь когда теряет их — прозревает, что они для него значили. Ты не знаешь, что такое потерять родину и тем более не можешь понять состояние человека, который вновь обретает ее.