Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

Как-то развезло его после этого коньяка, на душе было неспокойно, муторно и тревожно. Как будто провели железом по стеклу, и звук этот застыл в его ушах надсадной нотой. От разговора с Пал Палычем осталось бередящее душу послевкусие, от которого хотелось очиститься, заесть чем-нибудь. Или кем-нибудь.

Можно, конечно, поехать к Петровичу, но что-то частенько в последнее время он падает ему на плечо, сокрушаясь из-за несовершенства мира. Даже в дружбе есть лимит на такие излияния. Друг может устать быть вечным донором оптимизма и хорошего настроения. К тому же с Петровичем надо будет о чем-то говорить, пытаться словами поймать тревожность, поселившуюся внутри после встречи с Палычем. А выразить это словами трудно. Вроде ничего особенного и не произошло, не поругались ведь они. Но как заноза в душе сидит, бередит душу плохим предчувствием. Словами занозу не достать.

Нет, лучше с Таней где-нибудь посидеть. С ней и молчать можно. Ведь когда говоришь не о том, что мучает, это все равно что молчишь. Смешная она, молодая совсем и отчаянно старающаяся спрятать свою провинциальность. Хотя это в ней, пожалуй, самое симпатичное. Пыжится, как чижик-пыжик. Эта игра слов понравилась ему, и он, сам не зная зачем, послал ей адрес ресторана.

– Здравствуйте, Игорь Лукич. – Таня подошла к столику незаметно, сзади.

Игорь Лукич уже совсем было собрался сделать выговор за опоздание, но, оглядев ее, сразу все понял. Девушка явно заезжала домой переодеться и, как говорила его бабушка, причапуриться, навести марафет. То есть предстать в максимально выгодном свете. Лукича осенило, что Таня не просто на исходе рабочего дня заехала с ним поужинать, а старалась, собиралась, наряжалась. Она покачивалась на высоченных каблуках и еле дышала в туго затянутой на талии юбке. Так выглядят девушки, спешащие на свидание. Это было нелепо и трогательно одновременно. И очень ей шло. Тонкая и натянутая, как струна, к которой хочется прикоснуться, чтобы извлечь звук радости и силы.

Открытие озадачило сыродела. Сквозь нелепицу происходящего ему были приятны ее нарядность и смущенность, и тонкость-звонкость ее фигуры. Нет, конечно, он ничего этакого не имел в виду, когда приглашал ее посидеть в ресторане, и в мыслях не было, глупость и ерунда полная, но что-то в этом есть, волнующее и напоминающее о молодости.

– Привет, – постарался сказать он максимально нейтрально.

Но именно постарался, что не укрылось от Тани. И она благодарно отозвалась на его замешательство:

– Значит, у вас сегодня плохой день и мы будем его провожать?

– Вроде того. Но давай сначала закажем что-нибудь для тебя. Я пока ждал, уже почти поужинал. Прости, не дождался.

– Кажется, вы впервые извинились.

– Кажется, впервые есть за что.

– Вы так думаете? – с иронией спросила Таня.

– А ты думаешь иначе?

– Как можно…

– Сегодня можно.

Таня улыбнулась. Она умела ценить словесные игры, любила мир слов, стройные шеренги букв и упорядоченные стайки звуков. В этом мире она чувствовала себя гораздо увереннее, чем вне его. Ни танцы, ни постель, ни макияж не были ее коронным номером. А вот разговоры разговаривать она умела. И, похоже, он тоже. Это приятное открытие порадовало и обнадежило, создавая единое пространство для них двоих.

Подошел официант, и Игорь Лукич сказал ему что-то неважное и невыразительное, кроме одного пассажа: «…моей даме…». Кажется, попросил выключить кондиционер, который дул прямо на «мою даму». И Тане стало жарко под обдувающими струями кондиционера. Может, попросить не выключать? Но поздно, услужливый официант уже выполнил просьбу Лукича.

Открыв меню, Таня увидела множество новых, неведомых ей слов. В других обстоятельствах она бы обрадовалась и даже сфотографировала их для пополнения своего филологического багажа, но тут ситуация была иной. Легкий бриз паники обдал ее холодом, как будто кондиционер самопроизвольно заработал на полную мощность. Заказывая, Таня пальцем показывала на нужную строчку в меню, боясь неправильно произнести непривычные названия. Получалось не очень эстетично:

– Вот это… и это…

Официант, как истинный халдей, сразу понял, что перед ним новичок, и воспарил в своем превосходстве.

– Крем-брюле сразу после фуа-гра подавать? Или с интервалом?

– Не надо сразу, может растаять.

Официант выдержал эффектную паузу, чтобы кавалер смог оценить все невежество своей «дамы». Высшая степень дремучести думать, будто крем-брюле – мороженое. Как будто это не приличный ресторан, а уличный киоск, набитый эскимо, где между пломбиром и «Лакомкой» притаилось крем-брюле. Слово одно, а содержание разное. В ресторанном мире крем-брюле означает дивный и изысканный десерт в виде заварного крема с карамельной корочкой. И подавать его холодным – моветон. Только комнатной температуры. Ну кто пускает таких в ресторан, да и вообще в Москву! Понаехали, провинциалы, не протолкнуться. Крем-брюле от мороженого отличить не могут. Пусть в своих Урюпинсках крем-брюле в вафельных стаканчиках грызут.