Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

Таня сжимала в кулачке флешку, на которой было записано интервью с артистом Савраскиным, с тем же напряжением, с каким солдат сжимает последний патрон. Она проговорила на десять музыкальных ладов стандартную фразу: «Здравствуйте, Игорь Лукич, это Таня», и все не могла решиться позвонить. Перепробовала мажор в радостном приветствии и минорную усталость от тяжелого рабочего дня и все не могла выбрать нужную интонацию. Было мучительно трудно определиться в этом сложнейшем вопросе.

Вот скажет она так беспечно: «Здрасьте, это Таня! Работа сделана». А он ей в тон: «Отлично, рад за тебя. Какие планы?» А она со значением: «Никаких». А он: «Не может быть. У такой привлекательной девушки наверняка полно кавалеров. Никогда не поверю, что у тебя никого нет». А она: «Придется поверить». А он: «Ну поверил. И что?» И что, в самом деле? Нет, тупиковый какой-то сценарий.

Лучше говорить с элементами томности и разочарования. «Добрый вечер, Игорь Лукич, утомил меня этот Савраскин. Поразительное сочетание внешней красоты и внутренней пустоты». А он: «Как вы это разглядели? Мне страшно с вами общаться, эдак вы и во мне что-то разглядите». А она: «Уже». А он: «Что уже?» А она так тихо: «Уже разглядела…» А он: «А я просил? Мне оно надо? Чтобы меня разглядывали». Нет, так еще хуже выходит.

Таня представляла себе этот разговор наподобие лабиринта, который начинается со слов «Здравствуйте, Игорь Лукич», а дальше словесная дорога петляет, дробится, появляются тонкие подвесные мосты, обходные тропы, спрямленные тоннели и прочие головоломные путаницы, но где-то есть выход. Не бывает же лабиринта без выхода. И выход этот только один: предложение выпить кофе или погрызть бублик, но что-то сделать вместе и сугубо наедине. Все остальные варианты означают тупик, уткнувшись в который Таня услышит короткие телефонные гудки, а потом непременно собственное рыдание. В этой реакции своего организма она не сомневалась. Отличие разговорного лабиринта от всех прочих состояло в том, что у Тани будет только одна попытка его пройти. Поэтому она держала телефон в руках, не разжимая, как гранату с оторванной чекой, и оттягивала время звонка.

Согретый теплом Таниной ладошки телефон благодарно ожил. Таня досадливо вздрогнула. Занимать телефон было нельзя, он был предназначен для другого, самого важного звонка в ее теперешней жизни. В таких случаях ворчливо говорят: «Кого еще черти носят?» Но когда Таня увидела, кого именно на этот раз принесли черти, она возлюбила их, как родных. А заодно, в долю секунды, успела поблагодарить всех святых за визит чертей. На дисплее высветилось «сыродел». Буквы прыгали вверх-вниз, но сохраняли строй. Это! был! он!

– Да, алле.

«Откуда это „алле“? Привет, провинция», – отругала себя Таня.

– Танюша, ты меня извини, что отвлекаю.

– Ничего страшного.

«Ужас! Что я говорю? Какая корявая фраза… Вроде как он отвлекает и мешает, но не сильно». И, срочно желая исправиться, Таня отрапортовала:

– Я сделала, Игорь Лукич, то, о чем вы меня просили.

– Что именно?

«Забыл…» – заплакала натянутая внутри струна. Она жила этим поручением, а он… Но не успела Таня осмыслить и оплакать этот жизненный крах, как Игорь Лукич исправился:

– Ах да, Савраскин. Ну как он тебе показался?

– Поразительное сочетание внешней красоты и внутренней пустоты, – выдала Таня заранее подготовленный экспромт.

И тут же почувствовала, что облажалась. Повисла пауза.

– Таня, если ты таким высоким штилем мою биографию напишешь, уволю к чертовой матери и денег не заплачу. Это тезисно. Идем дальше. Я сегодня выпил немного, и, видимо, мне не повезло с собутыльником. Вообще с партийными деятелями, скажу тебе честно, лучше не пить. Поэтому настроение у меня мрачное, и я кусаюсь. Аки собака. Работать уже вряд ли смогу. Если не боишься меня такого, давай посидим где-нибудь.

– Я согласна, – пролепетала Таня, раздираемая желанием завизжать от восторга.

– Ну все, я тебе эсэмэской адрес ресторана скину, подъезжай. Извини, сам заехать не смогу, выпимши я. Хотя я это уже говорил.

И он повесил трубку. «Господи, спасибо!» – подумала Таня.

«И зачем я позвонил? – засомневался Лукич. – Глупо! Ну скакнуло настроение, с кем не бывает. Зачем девушку-то смущать? Совсем раскис я что-то. Может, возраст?» – корил он себя. А что, собственно, он делает не так? Ну посидят они в красивом месте под тихую изысканную музыку, она будет щебетать о разных глупостях, а он думать о своем. Ей будет хорошо. А ему? Ему тоже неплохо. Неужели у него нет права даже на такое послабление?