Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

– Это твоя.

– Нет, твоя.

– Нет, твоя.

Спустившись, мы завершаем наше представление: поворачиваемся, убеждаемся в том, что родители нас заметили, и через полсекунды опускаем руки. Смысл этой уловки простой: мы сделали вид, что чудесным образом влюбились друг в друга после того, как полтора часа провели в комнате Джо, и забыли о том, что держимся за руки.

Наш план работает.

– О-о-о-о! – восклицают родители.

– Что? – с невинным видом спрашиваю я.

– Есть пора, – отвечает мама.

– Ешь, ешь, – говорит мама Джо, возясь с горелками под богато украшенными серебряными блюдами.

– Вы хотеть вина? – спрашивает мой папа.

Я сразу понимаю: наш план сработал. Серьезно? Вино?

Мы накладываем себе еду. Французский ужин подан в корейском стиле – это буфет, и еды слишком много. Я накладываю себе еду в тарелку, Джо накладывает в свою. В конце буфета нас ждет папа. Он провожает нас к детскому столу и отодвигает нам стулья, как какой‐нибудь смуглый метрдотель из Средиземья. Мы садимся. Обычно за детским столом сидит гораздо больше людей, но на этот раз здесь только мы с Джо. Мы сидим лицом к взрослым, а они – лицом к нам. Просто какой‐то стол жениха и невесты во время свадьбы.

Некоторое время царит полное молчание. Потом миссис Сонг, покопавшись в своем огромном телефоне-планшете (конечно же, он корейский), включает какую‐то современную рок-композицию – просто унылая череда заезженных клише. Папа в это время наливает нам вино. Он наполняет бокалы до краев, словно это апельсиновый сок и нам с Джо по шесть лет.

I never knew I could feel this way.

The clouds are breaking, it’s a brand new day… [20] Не знал, что такое бывает. Облака ушли, наступил новый день… (англ.)

Джо дергается. Такое чувство, что она сейчас перевернет наш стол.

– Блин, блин. Я не смогу.

– Держись, – шепчу я ей.

Мы начинаем хихикать. Родители замирают и смотрят на нас огромными глазами, и взгляд у них глупый, как у счастливых осликов. Потом они понимают, что повисло неловкое молчание, и снова принимаются разговаривать. Со стороны они похожи на пьяных, которые старательно притворяются трезвыми. Нам с Джо играть на публику тяжело, но план работает.

– Давай выпьем, – предлагаю я. – Говорят, алкоголь помогает.

Мы не можем поднять бокалы, потому что они полны до краев, поэтому наклоняемся и отпиваем. Я тут же об этом пожалел. Нет, серьезно, как вообще можно пить вино просто так, не смешивая со спрайтом или с чем‐то типа того? Алкоголь, я тебя не понимаю.

– Эй, – шепчет Джо, – зацени.

– Что?

– Три секунды смотри мне в глаза.

Я делаю то, что она попросила, и правым ухом слышу, что за столом взрослых воцарилось молчание.

– А теперь посмотри на стол взрослых.

Я смотрю на родителей, и Джо делает то же самое, и взрослые снова начинают оживленную беседу.

– А теперь опять посмотри на меня.

Я смотрю на нее. Мне всегда почему‐то казалось, что у нее черные глаза. Оказывается, они не черные. Они темно-коричневые. Я ловлю себя на мысли о том, соответствуют ли они нелепым требованиям, которые моя мама предъявляет к размеру. На верхних веках у Джо есть двойная складка, ssangkkeopul. Корейцы считают, что это очень красиво, и даже готовы на пластическую операцию ради нее. У меня нет ssangkkeopul. Должен ли я завидовать Джо?

Нет складки – да и ладно. Мне нравятся мои глаза. Они, кстати, совершенно черные, как душа ультраредкого хаотичного и злого антипаладина двенадцатого уровня.

– Слушай, – говорю я ей, – а я никогда раньше не замечал, что у тебя есть ssangkkeopul.

Джо пытается посмотреть на свои веки, это выглядит забавно.

– Они почему‐то появились после пубертата. Мама говорит, из‐за них у меня усталый вид.

Она закрывает глаза и пальцами оттягивает веки в стороны, чтобы распрямить складки.

– Перестань, ты чего? Это как та фигня – «японцы, китайцы, покажите яйца».

– Блин, это было дерьмово.

– Прости, что напомнил.

«Японцы, китайцы, покажите яйца» – эту расистскую дразнилку мы в детстве часто слышали от белых детей. При этом они оттягивали пальцами уголки глаз, чтобы точно быть «как китаеза».

– Да ладно, – говорю я. – У тебя красивые глаза, и не надо с ними ничего делать.

Тут Джо начинает смеяться, как она это обычно делает – ики-и-кик-хок-ик-ик-ик, – потому что одновременно происходят две вещи: за взрослым столом все замолкают и замирают, как сурикаты, а в песне поют буквально вот что:

You’re beautiful just the way you are.

Girl, you know you’re a shining star [21] Ты прекрасна такой, какая ты есть. Малышка, ты же знаешь: ты сияешь, как звезда (англ.) . .