Марк Вевиоровский - Сборник рассказов

— Вы прожили целую жизнь. Пусть это не конец жизни, но все же: что вы думаете — хорошо вы ее прожили или нет?

— Очень трудный вопрос. Мне очень трудно оценить свою собственную жизнь.

— Но все же попробуйте.

— С каких позиций? С позиций общества? Работы? Дома? Или самовыражения?

— Но ведь из чего-то складывается общая оценка?

— Раньше было проще — была идеологическая составляющая, а теперь…

— Вы серьезно считаете, что раньше было проще?

— Конечно. Проще, но не значит правильнее в общечеловеческом смысле. Смотрите — с позиций общества я честно выполнял порученную мне работу, и выполнял ее далеко не худшим образом. И производственную, и общественную работу я выполнял с инициативой, подходя к выполнению поставленной задачи творчески. Это действительно так. Идем далее — с точки зрения работы. Старался. Пусть это не всегда удавалось — я имею в виду оптимальное решение, но в невыполнении поставленных задач обвинить меня нельзя.

— С точки зрения дома в широком смысле слова. Наверное, удалось далеко не все и не в полной мере. Хотелось бы… Но это уже переходит в весьма личное…

— С точки зрения самовыражения еще хуже. Были мечты, были порывы, но они так и остались мечтами и порывами. Видимо, я недостаточно свободен даже внутри, чтобы дать волю своим подспудным желаниям.

— Вы несвободны?

— Да. И в широком смысле слова. Это уже изменить нельзя. В чем-то обязательность в самом начале переросла во внутреннюю несвободу, подчинение тем нормам и правилам, которые считались выражением интересов общества… Даже зная о лживости многих постулатов, бунт мой не выходил вовне.

— Но вы давно поняли лживость постулатов советского общества?

— Видите ли, вопрос очень обширный. Если его сузить… Где-то в самом начале перестройки я начал готовить лекцию под условным названием «Враги перестройки». Подбирая материалы, я с удивлением убедился, что основные противники этого процесса находятся в ЦК и верхних эшелонах власти. После этого я перестал платить партийные взносы.

— То есть вы не выходили из партии?

— Я не делал из этого публичного представления.

— Вы — человек творческий в широком смысле слова. Как вы оцениваете свое творчество?

— Посредственно. Литературного творчества — настоящего — нет и не будет. И не потому, что нет возможности публиковать… Нет способностей, нет техники… Хотя, как мне кажется, есть некоторая доля воображения… В выдумывании сюжета, в его развитии, в придумывании персонажей… Как у всех пробующих — главный герой это в чем-то нереализованный автор… Но в суперменовском исполнении…

— Когда-то пробовал писать стихи. Плохие, но с чувством… А мои «техногенные» статьи — более или менее качественная научная работа с первоисточниками. Поэтому мне практически все равно, о чем писать — были бы достоверные и доступные литературные источники. Поэтому книги мне было писать не трудно, но это отнюдь не говорит об их качестве. А поскольку я еще и много знаю, то писать мне было легко, хотя с годами становится все труднее и труднее. Склероз, переходящий в маразм…

— Ваша переписка с Владимиром Житницким. О чем она? Получается ли находить взаимно интересные вопросы? Или это просто сообщения о событиях у вас и у него?

— Эпистолярный жанр нынче не в моде, от него отвыкли… При этом еще сильно сказывается то, что он уехал отсюда. То есть я чувствую это — что он уехал, и он где-то там, откуда все видится несколько по-иному… Причем многое ему виделось по-иному и тогда, когда он был здесь — но это чисто национальное, еврейское. Может быть я ошибаюсь, но мне кажется, что даже живя здесь евреи — пусть не все — мыслят несколько по-иному. По-иному по сравнению с русскими, хотя могут ругать и хвалить одно и то же… Но чувствуют при этом разное…

— Теперь у нас есть возможность общаться по Интернету, но что-то не особенно получается. Мы, в особенности я, пытаемся обходить некоторые вопросы, особенно политические… Кстати, в этом отношении мне вспоминается один из пациентов 83 больницы, армянин. Любой разговор, с любым собеседником он быстро переводил на турецкий геноцид и рассказывал об этом подробно и горячо.

— Где же здесь связь? Или у вашего друга тоже есть такой пунктик?

— В известной мере.

— Кто такой был Владимир Ильич Ленин?

— Мальчика на улице спросили, кто такой был Ленин, и он ответил — памятник. Мальчику лет семь, а на дворе двухтысячный год.

— А как бы вы определили кратко, кто же был Ленин?