Элизабет Страут - И снова Оливия

— И кто вам разрешил пользоваться моим телевизором? — продолжил Фергюс.

— Нам пришлось, папа, — ответила Лайза, — потому что мамин телевизор слишком старый, диск на нем не посмотреть, и она сказала, что готова попробовать посмотреть фильм, и Лори тоже…

— Папа, — вмешалась Лори, — ты не поверишь. Тут был один парень, и она его чуть в лепешку не превратила, а потом… о боже, папа, она навалила кучу на него!

Фергюс свирепо смотрел на младшую дочь:

— И что заставило тебя переменить мнение касаемо этой пакости?

— Ну, мы с Лайзой обстоятельно побеседовали, и я задумалась, а может, она права и людей нужно просвещать, вот я и приехала, чтобы посмотреть фильм вместе с мамой. И мама сказала, что попытается, ведь Лайза все же ее дочь…

— Где Тедди? — перебил Фергюс.

— У своего отца. Сегодня воскресенье.

У Фергюса возникло странное ощущение, будто он не совсем понимает, где находится.

— Ты посрала на человека? — спросил он Лайзу.

Она опустила глаза:

— Он в этом нуждается, папа.

Фергюс шагнул к телевизору и вдруг понял, что с ним творится нечто несообразное: зрение у него помутнело, и хотя тело не подавало ни малейших угрожающих сигналов, Фергюс рухнул на пол, ударившись головой об угол телевизора так, что искры из глаз посыпались. Очнувшись, он услыхал громкие женские голоса — жены и дочерей, должно быть, — его пытались поднять, это им удалось, и вот уже он на ногах и его запихивают в машину.

Фергюсу хотелось лишь одного — свернуться калачиком, он только об этом и думал, просто свернуться калачиком, и когда они привезли его в больницу, он так и поступил: свернулся на полу в отделении скорой помощи. Но очень скоро пришла медсестра, заставила его встать, и он оказался в кровати, на тощем матрасе, где он опять свернулся. Когда кто-то пытался выпрямить его ноги, он снова сгибал их, поджимал к груди, и голова его тоже была опущена на грудь. Все, чего ему хотелось, — лежать вот так, свернувшись, с закрытыми глазами.

Затем он услыхал слово «седативное» и подумал: «Вот-вот, дайте мне это», и, надо полагать, успокоительное ему дали. Потому что спал он крепко, а когда проснулся, испугался, не понимая, где он.

— Папа? — тихо произнесла Лайза, наклонившись к нему. — Папочка, у нас отличные новости. Ты здоров! Ох, папочка, как же ты нас напугал, но с тобой все хорошо. Тебя подержат здесь до утра, но с тобой все в порядке, папочка.

Она держала его за руку, и он пожал ее ладонь.

Затем появилась Лори:

— Ой, папа, мы так перепугались.

И Фергюс кивнул.

Потом он остался один и опять заснул. Когда он проснулся, он точно знал, что он в больнице и что сейчас ночь, над его больничной койкой горела маленькая лампочка. Он закрыл глаза.

Постепенно он осознал, что кто-то гладит его руку, — очень медленно, ритмично чья-то ладонь перемещалась от его кисти до плеча и обратно. Глаз он не открывал, опасаясь, что иначе поглаживания прекратятся. Спустя много минут — хотя кто знает, сколько именно минут прошло? — он повернул голову, открыл глаза и увидел жену у своей постели. Заметив, что он смотрит на нее, она убрала руку.

— Этель, — сказал он, — что мы наделали?

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Нашу жизнь или наших детей?

— Не знаю, что я имею в виду, — ответил он и вдруг вспомнил: — Ты должна рассказать мне о детях Аниты. Не прямо сейчас, но и не откладывая в долгий ящик.

— У-у, — протянула Этель, — они совсем рехнулись.

— Но не так, как наши, — сказал Фергюс.

— Не так, — подтвердила Этель.

Потом он кивком указал на свою руку, едва заметным кивком, но они столько лет прожили вместе, и она сразу поняла. И принялась снова гладить по руке.

Оливия Киттеридж открыла глаза.

Она только что была где-то — в невероятно прекрасном месте, — и где она сейчас? Кажется, кто-то звал ее по имени. Потом она услыхала пиканье.

— Миссис Киттеридж? Вы понимаете, где находитесь?

Там, где она только что побывала, сияло солнце, а здесь солнца не было и в помине, только лампочки над ней.

— Миссис Киттеридж?

— А? — Оливия попыталась повернуть голову, но голова не поворачивалась. Рядом с ее лицом появилась чья-то физиономия. — Привет, — сказала Оливия. — Вы кто? Кристофер?

— Я — доктор Раболински, — ответил мужской голос. — Кардиолог.

— Вот как, — пробурчала Оливия и снова уставилась на лампочки.

— Вы понимаете, где вы? — спросил мужской голос.

Оливия закрыла глаза.

— Вы понимаете, где находитесь, миссис Киттеридж? — Голос начинал ее раздражать. — Вы в больнице.