Элизабет Страут - И снова Оливия

— Я рассказала ей кое о чем, и она велела рассказать вам, а если я этого не сделаю, она сама расскажет.

Пес, сидевший в ногах у Лайзы, вдруг заскулил и помахал хвостом, тычась носом в ее джинсы.

— Так расскажи, — подбодрила Этель и метнула взгляд на мужа, тот бесстрастно смотрел на дочь.

Лайза распустила свой длинный каштановый хвост, и в глазах ее будто искра вспыхнула.

— Недавно сняли документальный фильм, — Лайза подняла брови, — со мной в главной роли. — Она наклонилась, погладила пса и чмокнула, имитируя воздушный поцелуй.

— Что значит «документальный»? — спросил Фергюс.

— То и значит, — ответила Лайза.

Фергюс выпрямился в шезлонге:

— Погоди-ка, ты играешь главную роль в документальном фильме? Что-то я не слыхал о документалках с актерами.

— Пусть твой отец умолкнет, — сказала Этель. — И расскажи об этом фильме. Как так получилось, что ты играешь в нем главную роль? Детка, это так захватывающе.

Лайза кивнула:

— Откровенно говоря, да. Очень захватывающе.

Летом разок-другой, по окончании июньских «Игр горцев», Фергюс надевал килт — не с родовым узором Макферсонов, но в простую клетку. Он потолстел, поэтому и купил в магазине обычный килт за двадцать один доллар девяносто девять центов — цена его порадовала, в нем он и вышагивал по улицам Кросби. Ему это доставляло удовольствие, люди реагировали на «горцев» дружелюбно, и ему нравилось ощущать плотную шотландку на коже. Сверху он надевал серую футболку в тон к своей седой бороде, а на ноги — коричневые кроссовки. Люди, чаще курортники, останавливались и заговаривали с ним, рассказывая о своих шотландских предках, если таковые у них имелись, и Фергюс неизменно удивлялся — и радовался — тому, сколь многие гордятся своим происхождением. В прежние годы на подходе к Хай-стрит стайки мальчишек кричали ему вслед: «Что у шотландца под килтом? Пипетка, пипетка», — и корчились от хохота. У Фергюса руки чесались забросать их камнями, однако годы шли, подобные безобразия наблюдались все реже, и у Фергюса даже сложилась теория о распространении толерантности в обществе — по крайней мере, по отношению к мужчине в килте, если не по отношению к раздраю в стране, — и у него теплело на душе.

— Фильм о твоей работе? — расспрашивала Этель. — Или о человеке, выходце из маленького города, приехавшем жить в Нью-Йорк?

Лайза на миг закрыла глаза.

— О моей работе, — ответила она, поднимаясь с кресла. — Ладно, ребята, поговорим об этом позже. Пойду-ка я лучше распакую чемодан.

— Нет, детка, — не отпустил ее Фергюс, — расскажи сейчас. Не томи, выкладывай! Не всякого берут на главную роль в документальный фильм.

Лайза посмотрела на отца:

— Ладно. Хорошо. Тогда слушайте, ребята. Я — доминатрикс.

Фергюсу не спалось. Он лежал на спине, таращась во тьму. Наконец закрыл глаза, и в тот же миг ему стало страшно, и он опять вытаращился, но нельзя же спать с открытыми глазами. Часа через два он вылез из постели, спустился вниз и прислушался: Лайза ходила по комнате. Он тихонько постучал в дверь.

— Папа? — Она впустила его. На ней была пижама, розовая и на вид шелковая, брюки до полу.

— Знаешь, Лайза, — Фергюс положил ладонь на затылок, — в общем, если тебе нужны деньги, ты только скажи, в этом нет ничего плохого. Не пойму, с чего я взял, будто ты сумеешь обеспечить себя там, в Нью-Йорке…

— Деньги тут ни при чем, — перебила Лайза. — Ну, в какой-то степени при чем, но это не главное. — Она провела рукой по волосам, роскошным волосам, отметил Фергюс, прямо как из телерекламы.

Он сел на кровать, ноги его не держали.

— И что же главное? — спросил он.

— Ох, папа. — Дочь глянула на него с такой грустью, что он отвернулся.

Ранее, вечером, когда смятение и растерянность зашкаливали, особенно у Этель, которая долго не могла понять, что такое доминатрикс, и твердила как заведенная: «Я просто не понимаю, о чем ты говоришь, Лайза», объяснив матери, чем она занимается — наряжается в особую одежду и помогает мужчинам разыгрывать свои сексуальные фантазии, — Лайза подытожила:

— Людей необходимо просвещать.

— Зачем? — хором спросили Фергюс и Этель.

— Затем, чтобы они смогли понять, — ответила Лайза. — Мама, например, даже не знала, что это за профессия такая.

Фергюс непроизвольно перешагнул за ленту на половину своей жены:

— Люди не обязаны понимать такого сорта поведение. Боже правый, Лайза. — Теребя бороду, он расхаживал по гостиной. Затем остановился: — Ты радуешься только потому, что какой-то мерзавец, чертов урод, решил снять об этом фильм.