Дмитрий Иванов - Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3

Жестокие приемы «тань-усю» Олейник освоил в спецназе генерала Панова.

Марфин схватился за живот и, сложившись пополам, с коротким стоном повалился на пол.

— Не надо было злить меня, Миша, — сказал Оленик в пустоту и склонился над телом.

Миша дышал, хотя и прерывисто. Через час он совершенно придет в себя. Только ноющая боль в печени будет напоминать ему об ударе. Но потом он почувствует дурноту и рухнет замертво. Никакие врачи ему не помогут, потому что им и в голову не придет, от чего Марфин умирает.

Олейник быстрым взглядом окинул жилье, с которым ему предстояло проститься навсегда. Уничтожать следы своего пребывания здесь не имело смысла. Больше он на Шереметьевской не появится, а смерть Миши Марфина все равно спишут на него. Больше не на кого.

Деньги со стола он забрал, а паспорт оставил. Пусть достанется ментам.

Сейчас главным для Олейника было подыскать безопасное место, где он мог бы отсидеться какое-то время. Киллер понимал, что разъяренный генерал Панов не оставит даже крохотной щелочки, через которую можно выскользнуть из Москвы.

Новогодняя ночь обещала быть безрадостной. Еще неделю назад Ксана собиралась провести ее с Владиком. Симпатия к нему перерастала в нечто большее, и Ксана порой ловила себя на мысли, что, может быть, именно в новогоднюю ночь, богатую на всякие чудеса, между ними произойдет то, о чем она долгое время и думать не могла.

Похоже, этот старый козел Генрих Романович что-то понимал в жизни, когда предсказывал, что юное тело Ксаны потребует любви.

Но тогда, возле полыньи, поглотившей «Ниву» с Гурновым, Ксана и Владик разошлись бесповоротно. Она ни за что не сделала бы первого шага к примирению, а Владик, проявив характер, совершенно исчез с горизонта. Он даже в офис ни разу не заглянул. Хорошо еще, что финансовые дела Ксаны были так надежно отлажены, что какое-то время шли сами по себе.

Впрочем, об этом Ксана не думала, усаживаясь в одиночестве за новогодний стол, сервированный мейсенским фарфором, старинным серебром и антикварным хрусталем. Вся эта красота осталась от Сильвера.

Ксана нарядилась в ни разу не надеванное платье от Кензо с открытой спиной и гладко зачесала волосы, успевшие отрасти до плеч. Макияжа ей потребовалось совсем чуть-чуть. Ее черные глазищи так полыхали на матово-смуглом лице, что не требовалось никаких ухищрений. Ксана задержалась у трюмо, несколько ошарашенная видом ослепительной молодой женщины, глядевшей на нее из зеркала. Потом тихонько вздохнула и пошла к столу.

Ровно в одиннадцать она зажгла шесть свечей в бронзовом шандале и, как положено, стала провожать Старый год.

Первым глотком вина она помянула Марьямова-Сильвера, к которому относилась по-прежнему, несмотря на обнаружившееся бандитское прошлое названого отца. Потом сделала глоток за родителей и надолго задумалась.

Прежней обиды на них Ксана уже не чувствовала. Как-то они там, в Виннице? Наверняка продолжают бедствовать. И Ксане стало стыдно за свой новогодний стол, ломившийся от всяческих деликатесов и экзотических фруктов. Она подумала о том, что быть такой бессердечной нельзя, нужно послать денег в Винницу. А еще лучше — перетащить всю семью в Москву. Пусть поживут как белые люди.

Решив заняться этим немедленно после праздников, Ксана чуточку повеселела и выпила за себя, умницу. Хрустальный бокал опустел, и она наполнила его снова. Теперь она выпила за уходящий год, в котором было столько печального, — пусть побыстрей уходит.

Но Старый год уходить не торопился. Стрелки словно прилипли к циферблату. От нечего делать Ксана включила телевизор и начала скакать пультом с программы на программу. На всех каналах одни и те же лица чокались, шутили, пели, бросали друг в друга серпантин и вообще лезли из кожи вон, демонстрируя веселье, записанное на пленку еще месяц назад.

Водоворот чужого праздника настолько отвлек Ксану, что она едва не пропустила наступление Нового года. Бросив взгляд на часы, Ксана охнула и помчалась в морозильник за шампанским.

Проволочный намордник на пробке удалось снять с превеликим трудом, но сама пробка никак не поддавалась.

Часы уже начали бить двенадцать, когда пробка нехотя пошла. И тут в дверь позвонили. Раз, другой, третий. С громким хлопком пробка выстрелила вверх, едва не расколотив люстру. Пена залила Ксане колени. Но она, не обращая на это внимания, понеслась к дверям. Звонить мог только Владик.