Дмитрий Иванов - Артефакт

Говорят, судьба никогда не закрывает одну дверь, не позаботившись открыть другую. Врут, похоже. Или кому-то жить веселее с надеждой на такой расклад? Не знаю. Только, по-моему, судьбе до фонаря все эти правила… И потом… Те, перед кем она все двери захлопнула, – где и кому теперь жалуются?

Когда дело вдруг закрыли и меня выпустили – вот это был подарок! Я насчет торжества справедливости никаких иллюзий не питаю. Если в эти жернова попал, то перестаешь быть человеком и становишься абстрактной, но заведомо отрицательной величиной – «презумпция виновности». Мало, что ли, у нас по тюрьмам безвинных мается? Благодарить нужно судьбу за такие подарки.

Вышел я – и угодил прямо на похороны Кегли: тем же утром его хоронили. Я даже переодеться не успел, так в джинсах и свитере Кеглю в последний путь и провожал. А у них там, надо сказать, очень чинно было – все в черном, костюмчики с иголочки, даже у челяди. Один я не по форме. Предки у Кегли – люди на деньгах, так что похороны им удались.

Вообще-то, я к нему прохладно относился, каюсь… Но он почему-то упорно считал меня своим другом. Странная блажь… Вроде ничего хорошего в жизни я ему не сделал, хотя и плохого тоже. Ну, вписался за него разок: увидел – морду знакомую бьют, и вписался… скорее рефлекторно, чем сознательно. Тогда мы с ним, собственно, и познакомились на самом деле, а до того даже не здоровались.

Приглашение мне передали через Тимыча. Мать Кегли об этом позаботилась, она тоже считала меня его другом. Вот только откуда она узнала, что меня сегодня выпустят…

Девчонка там одна довольно симпатичная была, на похоронах… Хотя, после шести месяцев в камере, наверно, и гоблин симпатичным покажется. Если он самка, конечно.

Девочка сама ко мне подошла:

– Вы, наверно, Валентин? Вы с Виталиком вместе учились…

– Учился, – сказал я, – какое-то время… А вы ему кто будете?

– Я Ольга, его невеста.

– Мои соболезнования… – смутившись, пробормотал я: не ожидал, что у Кегли такая милая невеста обнаружится… овдовевшая, если можно так выразиться.

Тимыч сказал, что Кегля умер от передозировки героина. Похоже на Кеглю: он во всем норовил добиться законченности. Эстет. Если б не папа, он бы давно плохо кончил. Но папины деньги у Кегли не переводились, заботливо выстилая все неровности на его извилистом пути. Хотя дороги, которые выбирал Виталик, упорно уводили его в сторону от этого грешного мира. Я ему говорил, что он может проскочить точку возврата, но кого это останавливало? Видно, на этот раз Кегля не рассчитал, и дорожка, которую он втянул своим любопытным алчущим носом, привела его прямиком в рай.

– Спасибо… – печально кивнула Ольга. – Очень жаль, что он вас так и не дождался.

Похоже, ее сведения обо мне не ограничивались студенческим периодом.

– Здравствуйте, Валечка, – подошла к нам мать Кегли. – Хорошо, что вы пришли… И хорошо, что вы, наконец, снова с нами… Правда, в такой тяжелый час… – Ее губы задрожали, и она приложила платок к покрасневшим от слез глазам. – Мы все за вас очень рады. Мой мальчик так хотел вам помочь, но… видите, как вышло…

Я не совсем понял, что она имела в виду, но в подобных обстоятельствах задавать вопросы не очень-то удобно, и я оставил их при себе, до более подходящего случая. Я снова неловко выразил свои соболезнования, и мы двинулись вслед за процессией.

Пока батюшка причитал и размахивал кадилом, стал накрапывать дождь, а когда гроб, наконец, опустили в землю, зарядил всерьез. Вокруг защелкали, раскрываясь, большие черные зонты – словно гигантские траурные поганки стремительно прорастали возле свежей могилы…

У меня зонта не было, но Ольга подняла надо мною свой и встала совсем рядом.

– Вы не подержите? – спросила она.

– Конечно. – Я взял у нее зонтик, прикрывая нас обоих.

Четверо могильщиков дружно орудовали лопатами, не обращая на дождь никакого внимания. Работали они бойко – через десять минут могила заполнилась землей, и на месте ямы возник небольшой холмик. Отец Кегли обвел присутствующих потерянным, опустошенным взглядом, кивнул и направился к выходу. Все последовали за ним. Возле парковки народ уже слегка оживился. Скорбное молчание, в конце концов, было нарушено, и приглушенные голоса своими интонациями чем-то неуловимо напоминали движения человека, разминающего затекшие мышцы. Бодро захлопали дверцы машин, и стало ясно, что далеко не все присутствовавшие на церемонии не представляют себе дальнейшей жизни без Кегли. Как ни прискорбно, я тоже принадлежал к этому циничному большинству.