Матс Траат - Сад Поммера

Рябина цветет, это священное дерево.

— Значит, пора сеять ячмень, — громко говорит Поммер.

Кристина ставит тесто, на этот раз она замышляет испечь побольше хлеба; скоро из города приедут дети, и каждого надо оделить.

Трехногая квашня стоит у теплой стены; на ней, чтобы не остыла, суровый льняной платок и старый полушубок. Весь дом полон кисловато-сладким запахом теста, но это еще не все. К нему примешиваются запахи ватрушек, которые Кристина печет к приезду детей. Рукава у нее закатаны до локтей, она месит тесто, пока капли пота не выступают на лбу. Так учила ее мать. Тому же она сама учила своих дочерей.

Обычно отец устраивал летом внуков в классе, но теперь там расположился Хендрик. Старик, правда, не занимает много места, сопит себе в углу за печкой, и о нем не скажешь, что за печью раздолье для лентяев. Он то и дело чем-то занимается, корпит над деревенской обувкой, зарабатывая себе хлеб насущный.

Но в одну комнату с солдатом Кристина не хотела бы пускать детей. Старик неухожен и неряха, Кристина, правда, выдержала упорную борьбу с насекомыми, однако бывший солдат живет и в школьном доме как в казарме, сосет трубку и сплевывает на пол. Кристина часто ругается с ним, но улучшенья не видать — Хендрик во всех отношениях окончательно сформировавшаяся личность.

Кристина приводит в порядок мансардную комнату, сметает пыль с сундука, с того самого, на стенке которого выжжен год и имя далекого, полностью ушедшего в мрак забвения предка; никто его уже не помнит, не помнят даже, почему он приехал из Польши в Эстонию, какую занимал должность и был ли крестьянин или дворянин. Кристина унаследовала от него черные волосы, карие живые глаза и какую-то гордую осанку, которая в молодые годы отличала ее от других деревенских девушек, заставляла уважать ее и даже побаиваться, хотя она была всего-навсего дочерью плотника. Говорят, что когда ее пращур приехал сюда, у него были с собой сито золота и корзина серебра. Предание говорит, в туманных выражениях, что это золото и серебро будто бы зарыты на земле хутора Луйтса, неподалеку от железной дороги, под развилистой елью. Хозяин хутора Луйтса, нынешний волостной старшина, еще молодым человеком ходил туда выкапывать клад, но ничего не нашел.

Странный, таинственный этот сундук. В нем лежат вещи, которыми Кристина совсем не пользуется, не пользовалась никогда за всю жизнь. Разве пошла бы она в кринолине в церковь, со старинным пестрым веером в руке; это было бы в здешней простой жизни до смешного манерно. Но ее весь этот мир, что заключен был в сундуке, притягивал своей торжественностью и таинственностью, и она думала временами, что было бы, если… При этом она мурлыкала мотив без слов, который напевала еще ее бабушка. Бабушка еще знала слова песни и знала, небось, и их значение. Наверняка знала бабушка и то и се о прародителе, который приехал сюда с этим сундуком из Польши, хотя Кристина и не помнит, чтобы бабушка об этом говорила. Если с прародителем случилось что-то необычное, что разлучило его с далекой родиной, это знает только сундук, но он молча стоит на чердаке.

В Яагусилла делается все возможное, чтобы хорошо принять блудных сыновей, то бишь дочерей и их детей.

Их много, дочери Поммера плодовиты, об эмансипации они ничего не слышали.

Зеленя прорастают, и кукушка без устали кукует в березняке.

Да, теперь они вот-вот приедут.

Паука каждый вечер ревностно бегает на станцию, глядит там на закопченный, противно пахнущий поезд и провожает сошедших на станции печальным взглядом, однако ей не везет. Она неграмотная, хоть и собака самого школьного наставника, поэтому совсем не понимает того, что сказано в письме о приезде детей. Так что и в этом году неожиданность для Пауки то, что учитель однажды теплым вечером запрягает лошадь, кладет на телегу мягкого болотного сена, как будто собирается везти глиняные горшки, которые могут разбиться, и пускается в дорогу. Пауке ничего не остается, как семенить за ним следом.

Еще до остановки поезда Паука и Поммер видят детей, они в окне вагона, как птахи в ряд, а некоторые, постарше, в тамбуре; бледные лица маленьких горожан расплываются в веселой улыбке. И когда они выходят из вагона, Поммер принимает их многочисленные узлы и корзины и снимает с высоких ступеней вагона тех, кто поменьше, его очки сверкают при закате солнца, маленькая станция оглашается голосами и криками приезжих. Паука в безумной радости прыгает вокруг детей, лижет их руки и лица, вскакивает им на грудь, так что на выглаженных чистых их одеждах остаются пыльные следы ее лап, и Поммеру то и дело приходится осаживать и журить собаку.