Франческо Пикколо - Минуты будничного несчастья

Я переоценил наше положение. Переоценил свой тогдашний вид, забыв, как у светофоров уроженцы Магриба заговаривали со мной по-арабски и удивлялись, что я их не понимаю. Когда тунисские полицейские дошли до меня, они заорали что-то по-арабски, вытолкнули меня в другую очередь и швырнули следом мою сумку. Я кричал, что я итальянец, хотел достать и предъявить им свой паспорт. Но они все более угрожающе орали, не давая мне залезть в карман, и при каждой моей попытке протянуть руку к карману замахивались на меня железной дубинкой.

Им было наплевать на мои заверения, что я итальянец. Я смотрел в отчаянии на своих друзей и видел, что они, показывая в мою сторону, смеются. Мне было не до смеха, а они хохотали, и один из них при этом говорил: «Я всегда его предупреждал», другой подхватывал: «Помнишь тот раз, когда?..», третий согнулся и чуть не плакал от смеха, видя, как тунисский полицейский грозит обрушить дубинку на мою голову. Разумеется, полицейские не подозревали, что это мои друзья, и думали, будто итальянцы смеются над тунисцем, которого разоблачила и отправляет в другую очередь полиция. Я продолжал настаивать на том, что я итальянец, едва не плача от страха.

Уже потом я понял, что все тунисцы, которых выталкивали в другую очередь, выдавали себя за итальянцев. Они говорили это по-итальянски, но на полицейских их слова не действовали. Они твердили, что они итальянцы, чтобы проходить таможню в числе туристов. Они были одеты во все итальянское, но для меня осталось непонятным, как можно доказать без паспорта, что ты итальянец.

Очередь с моими друзьями двигалась быстро, а моя еле-еле, и они, весело смеясь, наперебой кричали мне: «Иди к нам! Беги, беги оттуда!» Я боялся, что меня пристрелят на месте, но боялся также потерять их. Это было похоже на первые кадры одного из тех печальных фильмов, в котором героя принимают за другого человека, после чего начинается бесконечная одиссея с благополучным почти всегда концом. Почти, но не всегда.

Улучив минуту, когда ближайший ко мне полицейский перешел с угрозами к другому человеку, и, убедившись, что он не смотрит на меня, я собрался с духом и убежал из тунисской очереди. Я слышал крики за спиной, за мной погнались двое полицейских, но на бегу я успел сунуть руку в карман и вынуть паспорт. Я почти упал в объятия друзей, один из которых вырвал у меня из руки паспорт и помахал им перед носом у взбешенных полицейских. Полицейские внимательно его посмотрели и на том успокоились, но извиниться им и в голову не пришло. Правда, один из них отправился за моей сумкой, и я подумал, что он мне ее принесет в знак извинения. Не тут-то было! С того места, где она лежала, он швырнул ее мне. Именно швырнул, так что едва не попал ею в меня. Мои друзья весело, очень весело меня обнимали. Но, затаив обиду, я ни с одним из них не разговаривал по меньшей мере два дня. «Да перестань дуться», — говорили они мне, а я представлял себя в темном тунисском застенке и с трудом удерживался от желания броситься на них с кулаками.

Мы каждый день пили горячий чай, потому что говорят, будто если тело горячее, чем окружающая среда, жара переносится легче. Мы, верившие всему, что нам говорили, пили чай и обливались потом, но никакого облегчения не чувствовали, хотя не знаю, признавались ли себе в этом. Мы пили помногу бутылочной воды, а однажды вечером с удовольствием заказали в ресторане арбуз, проявив неосторожность, после чего два дня вынуждены были сидеть в гостинице. Мы были в белых и синих деревнях, куда ездили на верблюдах. У нас не было отбоя от гидов, и никто не спрашивал, нужны ли они нам. Что бы мы ни покупали, даже если речь шла о бутылочке воды, мы торговались и замучили сотни торговцев, которые пытались объяснить нам, что споры о цене давно ушли в прошлое, что если люди еще торгуются, то не так настойчиво, как раньше, но мы были упрямы и, какую бы цену нам ни называли, были уверены, что продавцы хитрят, вынуждая нас торговаться, и все начиналось сначала. Одни из самых счастливых часов в жизни мы провели в бане, где нас долго массировали, после чего мы перешли в прохладный сад, чтобы расслабиться. Правда, туда нам снова принесли чай, и нас опять прошиб пот.

Перед самым возвращением домой у нас закончились деньги, что особенно огорчало одного из нас. Он был влюблен, его возлюбленная отдыхала на Сицилии, и он не мог дождаться, когда наконец ее увидит. И вот мы сели на пароход, сказав ему: «Сойдешь в Трапани и как-нибудь доберешься до того места на Сицилии, где она сейчас». Он ответил, что будет рад сделать ей сюрприз, грустно добавив: