Не помню, чтобы какую-то другую передачу я готовила с таким усердием. Сама тщательно расшифровывала пленку. Писала и переписывала текст. Стояла возле оператора при монтаже пленки, прося делать звук живым, оставляя паузы, вздохи, легкие запинания. Упросила лучшего нашего музыкального редактора сделать заставку и отбивки. Уложилась точно в положенные 15 минут, чтобы, не дай Бог, не пришлось сокращать по живому. Осталась одна тревога. У журналистов есть суеверие: если материал тебе особенно дорог, то с ним непременно произойдет какой-нибудь казус. Либо внезапное событие вытеснит материал из программы, либо чей-то перебор отсечет конец передачи, либо пленка порвется… Тогда позор перед теми, кто, затаив дыхание, ждал услышать себя в эфире. Но все обошлось отлично. Передачу на прослушивании похвалили. Я позвонила в клинику, и к 5 часам дня все, кому разрешили, уселись в палате. Прозвучали позывные, молодежные новости, и — мое короткое вступление. Заговорил Бакулев. Конечно, для него, знаменитого человека, выступление на Всесоюзном радио не было чем-то особенным. Он слушал себя спокойно, а когда говорили взахлеб ребятишки и потом про себя и про Сахалин рассказывал, читал стихи Коля, Александр Николаевич улыбался.
* * *
На передачу пришли отзывы с благодарностью Бакулеву, с пожеланием здоровья ребятам, Коле — творческих успехов. Собрав письма, я снова поехала в клинику. На этот раз познакомилась с хирургом Игорем Медведевым, с которым нашлись общие близкие знакомые. Игорь Андреевич был учеником Бакулева, его помощником и именно он готовил Колю к операции. Так у меня появилась возможность навещать «тетрадочек», и вскоре я стала в детском отделении своим человеком.
Коля Коле́чкин запал мне в душу, и он тянулся ко мне. С каждой встречей беседы наши были все более откровенными. Я понимала, что ему нужен взрослый собеседник. Однажды у нас получился такой разговор.
— Я раньше мечтал стать летчиком, — признался Коля. — Мне всегда не хватало воздуха, а там — всё небо, и я, как птица. Но потом понял, что даже если вылечат сердце, летать никогда не смогу. Отбор в лётную школу очень строгий. Сейчас у меня другая мечта. Буду врачом. Непременно хирургом… Таким, как Бакулев, стать, конечно, невозможно. Он — Бог! Но, если хорошо учиться, то можно добиться многого.
— Вообще, Коля, на свете столько замечательных профессий… Если всего себя отдавать делу, то человек становится счастливым. Ведь он сознает, какую пользу приносит людям, — поддержала я мальчика.
— Я много думал об этом. Даже в своем дневнике дал клятву, чтобы стать человеком с большой буквы… чтобы мной гордились.
— Ты ведешь дневник?
— Да. Когда мне исполнилось 15 лет, я подумал, чем бы отметить этот день. Ведь я уже взрослый, и мысли всякие в голову приходят, а поделиться не с кем. Только я не знаю, про что лучше всего писать. Может, вы посоветуете?
— Понимаешь, Коля, дневник — это очень личное, заветное. У человека перед собой полная откровенность. Его доверяют только близкому человеку.
— Я вам доверяю, — смущенно улыбнулся Коля, сунул под подушку руку, достал записную книжечку в коричневом коленкоровом переплёте и протянул её мне.
* * *
Вечером, когда в доме все затихло, я устроилась в уютном кресле под торшером и взяла тоненькую, в четверть машинописного листа записную книжечку. Я держала ее в руках, как теплое Колино сердце.
На первой странице карандашный рисунок: море, скалы, чайки. Прорезая перистое облако, в небо взмывает самолёт. Под рисунком крупными буквами, синими чернилами:
Дневник Николая Коле́чкина
Страницы дневника Коли Колечкина
4 июля. Вчера мне исполнилось 15 лет. Мама приготовила чай с конфетами и печеньем. Собрались пацаны. Натащили мне кто чего. Стол вынесли во двор. Я лежал в гамаке. Потом у меня заболела голова, но я виду не показывал. Ночью долго не мог заснуть, все думал, чем бы мне отметить такой день рождения. И решил начать вести дневник, записывать все интересные события, ведь в памяти всё не удержится, а потом прочитаю и вспомню. Только не знаю, получится у меня что-нибудь, но всё равно попробую.
6 июля. Сегодня погода стоит хорошая. Тепло.
Вчера собрались наши ребята в лощину за травой. Я упросился с ними. Витёк посадил меня в мой шарабан, дал подстилку, большой мешок, и всей гурьбой отправились к лощине. Когда доехали до спуска, Витёк расстелил под кустом орешника подстилку, я на неё лег с книжкой, Верный возле меня пристроился, а брат взял коляску, сказал, что на гору ему будет легче мешок с травой везти.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу