Борис Пономарев - Плюсквамфутурум

Я положил несколько разменных купюр в пустующий после ночных прогулок кошелёк, и убрал остальные деньги в сумку к загранпаспорту. Прикоснувшись к нему, я внезапно вспомнил, что обе мои соседки упоминали про московские визы. Надо было посмотреть, есть ли что-то подобное у меня в паспорте. Я бегло пролистал документ.

Сейчас я был гораздо внимательнее, чем тогда, утром, на берегах Преголи, и сразу же заметил небольшую графу «Личный номер», набранную мелким шрифтом между строками «Тип» и «Фамилия». В ней стоял прочерк; возможно, поэтому она и не бросалась в глаза. Будь там вписано жирными цифрами что-то наподобие «39-30-585-125», я бы сразу обратил на это внимание. Итак, я был человеком без номера.

На одной из страниц был вклеен визовый бланк совершенно неизвестного мне образца. Единственными знакомыми мне элементами являлись отечественный триколор и уже ставший привычным двуглавый медведь. Я пробежал глазами по тексту.

РАЗРЕШЕНИЕ НА ВЫЕЗД

С ТЕРРИТОРИИ ПОГРАНИЧНОГО СОЮЗА

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

И

МИНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ РЕСПУБЛИКИ

Бланк был заверен чьей-то похожей на спираль подписью и большим круглым штампом красного цвета, на котором, что меня удивило, был изображён двуглавый орёл. На этом оттиске не было ни единой буквы. Что ж, московской визы у меня не было, но обнаруженный вместо нее бланк вселял оптимизм. У меня имелся документ, позволяющий выехать из страны.

Вагон-ресторан был почти пуст. За одним из столиков сидели двое мужчин затрапезного вида. На одном была полосатая тельняшка. Второй был одет в футболку с надписью «30 лет госгвардии». Мужчины пили какое-то гадкое пиво.

— До чего страну довели, слов нет, — откровенным тоном жаловался человек в футболке. — Вышел на пенсию по выслуге лет, думал, заживу нормально. В том году говорят: денег нет, убираем надбавку за разгон уральских митингов. В этом году убрали надбавку за безупречность службы. Прихожу на вокзал, бесплатные билеты тоже отменили! А в следующем году, говорят, начнут брать коммуналку!

Я прошёл мимо отдыхающих. На спине жалующегося пенсионера-гвардейца был изображён свирепого вида двуглавый медведь, сжимающий в лапах резиновые дубинки. Под рисунком шёл лозунг:

«НЕДОВОЛЬНЫХ НЕ БУДЕТ»

— Ты представляешь? — доносился до меня голос гвардейца. — Я в молодости измесил весь Урал, пройдя его со щитом и дубинкой. Мне в Челябинске булыжником ногу повредили. За разгон Миасса дали орден. А теперь у меня полпенсии будет за квартиру уходить? Это вообще куда годится? До чего страну довели проклятые либералы!

Я взял с буфетной стойки меню в обложке терракотового цвета. Неразборчиво бубнил чёрно-белый телевизор, подвешенный под потолком. Экран был скрыт помехами: вместо изображения шёл давно забытый «снег».

В этот час вагон-ресторан предлагал из первых блюд вегетарианские щи, окрошку, рассольник и дорогой фирменный суп из семи круп. Выбор вторых блюд отличался однообразием: котлеты со вкусом свинины, биточки со вкусом говядины, морковные шницеля, шницеля со вкусом баранины, голубцы со вкусом курицы и в завершение вегетарианский лангет. Вспоминая то, что рассказывали мне попутчицы, я мог вполне ожидать, что под видом этого котлетного разнообразия будут скрываться совершенно одинаковые по форме и содержанию мясосодержащие изделия из жирорастительной смеси, различающиеся только ароматизаторами, идентичными натуральным. По сравнению с этими странными блюдами гарниры выглядели вполне безобидно. Пшенная каша за двести пятьдесят, овсяная, гречневая и рис за триста, картофельное пюре за триста пятьдесят, макароны за четыреста. Превзойти их по ценам могли только спиртные напитки. Сто грамм коньяка «Заря Крыма» обошлись бы мне в семьсот рублей. Я на секунду задумался. Деньги у меня были, но всё, что я мог на них купить, выглядело крайне подозрительно и малосъедобно.

— Овсянку, пожалуйста, — сказал я буфетчице, подсчитывая, что десять порций каши по цене билета до Москвы — все же дороговато. Надо слегка умерить аппетиты, иначе в столице мне будет просто не на что питаться. — И чай.

С меня взяли ещё сто рублей в качестве пошлины за реализацию продуктов питания в железнодорожном транспорте и пятьдесят рублей сбора за предстоящее использование поездного ватерклозета. Мысленно ругая налогово-фискальную систему будущего, я отсчитал деньги и сел за ближайший столик.

Овсяная каша отчётливо отдавала маргарином и затхлостью, но в целом была съедобна. За такие-то деньги ещё бы она была несъедобной, сказал я себе, жадно насыщаясь ужином. Чай был безвкусен, но пакетик хотя бы не разползся в воде.