Борис Динерштейн - Тяжелые дороги жизни

После той процедуры мы оделись, взяли свои вещи, и нас проводили в другое здание, где наконец поселили, и мы сразу легли спать, ибо время было за полночь, но я долго не мог заснуть и понял, что это за дом пионеров; позже мы узнали, что этот дом находится на территории Даниловской тюрьмы, где содержатся дети репрессированных родителей, от малюток до совершеннолетних. Спали мы по пять человек в комнате, питание было трехразовое, была библиотека и игровое помещение, могли слушать радио и смотреть кинофильмы.

В этом доме вместе с нами дежурили воспитатели, женщины, являющиеся сотрудниками НКВД. Они внимательно следили за поведением каждого ребенка, а закончив смену, в письменной форме давали руководству характеристику на каждого ребенка. Через несколько дней я обратил внимание на отправку детей в разные детские лагеря и колонии. Регулярно приходили путевки в детские дома-колонии из разных республик и городов, куда отправляли временно проживающих здесь детей. Воспитательницы отбирали кандидатов на отправку, а если это были сестры, братья или брат с сестрой, то их отправляли в разные детские учреждения разных республик или городов. В первую очередь воспитатели старались отправить в детские дома малышей.

Через неделю пребывания нас в этом доме меня вызвал майор и предложил у них работать, так как у меня есть паспорт и я отношусь к совершеннолетним лицам. Я его внимательно выслушал и ответил:

— У вас работать я не намерен, ибо вы арестовываете и сажаете безвинных людей.

Майор выслушал доводы моего отказа у них работать и сказал:

— Я искренне намерен оказать тебе помощь, иди к себе в детприемник и хорошо обдумай мое предложение.

Через несколько дней майор снова пригласил меня, и я ему сказал, что свое мнение не изменил. Майор ответил мне:

— К сожалению, мои надежды не оправдались, и мне тебя очень жаль.

Но я беседу продолжил и сказал:

— А мне вас очень жаль.

— А почему? — спросил майор.

— Вы будете меня куда-то отправлять этапом, но я до места не доеду.

— Ты что, в пути покончишь самоубийством?

— Я же еще молодой и не дебил, зачем самоубийство, а вот вас будут ожидать большие неприятности, так как я к месту назначения не приеду.

— Что еще хотел бы ты мне сказать?

— Отпустите меня на волю, у меня есть паспорт, и я буду продолжать учиться и работать.

— Без жилища тебя нигде не примут, если есть хорошие знакомые, которые тебя приютят, дай мне их телефон и адрес.

— Дать телефон хороших знакомых, чтобы и их посадили? Не дам.

— Ладно, иди отдыхай в детприемник, нужен будешь — я тебя приглашу.

После ноябрьских праздников 1937 года майор вновь меня пригласил и, улыбаясь, вручил мой паспорт, дал 30 рублей денег, и сопровождающий сотрудник довез меня до Добрынинской площади, мы распрощались, и я поехал на Белорусский вокзал. Два дня я ездил на пригородных поездах, а на третий день свободы пошел к нашим близким и отзывчивым знакомым Могилевским, которые жили на улице Немировича Данченко, и рассказал им нашу с мамой и Зиной трагедию, дал номер телефона Даниловского приемника, который мне сообщил освободивший меня майор. Несмотря на то что семья Могилевских состояла из пяти человек, проживающих в малогабаритной трехкомнатной квартире, они меня сразу приняли и приютили, и я продолжил посещать школу. Через неделю, как они меня приютили, их бабушка Елена Владимировна взяла из Даниловского детприемника Зину, и мы оба стали у них жить на полном обеспечении; так что новый 1938 год мы с Зиной встретили в семье Могилевских. За оказанный нам с Зиной комфортный приют мы старались отблагодарить Могилевских нашим к ним вниманием: помогали накрывать и убирать столы после приема пищи, подметали и мыли полы, ходили за продуктами в магазин, убирали квартиру и мыли посуду, выносили мусор. Жизнь наша была не сладка, постоянная скука о родителях, про которых не было никаких известий, но зато мы были на свободе.

В феврале месяце 1938 года я пошел на прием к Надежде Константиновне Крупской, которая занималась решением детских проблем. Она внимательно выслушала меня и сказала: «У вас не решен самый главный вопрос — жилищный, который я решить не могу, поэтому вам следует обратиться к Михаилу Ивановичу Калинину, который является всесоюзным старостой и обладает большой государственной властью». Я поблагодарил ее и ушел, не теряя надежды.

Через неделю я с Зиной пошли на прием к М. И. Калинину; военный нас препроводил в кабинет М. И. Калинина, который нас очень любезно принял и, выслушивая нашу семейную трагедию, что-то записывал, а потом сказал: «Я вам сейчас конкретно ничем не могу помочь, ибо главный квартирный вопрос может решить только Н. И. Ежов, к которому я советую вам обратиться. Когда ваш квартирный вопрос будет решен, приходите ко мне, и я вас направлю учиться или работать, куда вы пожелаете, а пока опять присядьте, покушайте, и вот вам 50 рублей на семейные расходы». Об этом походе мы рассказали Борису Петровичу Могилевскому, после чего он нам сказал: «Вам М. И. Калинин дал единственный правильный совет, ведь без жилплощади вы ни на учебу, ни на работу не сможете поступить, так что надо добиваться приема к Н. И. Ежову».